Вообще, независимо от того, как я лично отношусь к Генри I (с большим подозрением я к нему отношусь), невозможно не восхищаться одной его особенностью. Он умел быть убедительно мягким на словах, будучи исключительно жестким, до жестокости, в поступках. Например, с Ансельмом от поступил довольно жестоко, заставив первое лицо английской церкви ехать в Рим по делу, которое никак не могло решиться в пользу короля, и отправив затем в изгнание за то, что этот упрямый старик не смог (или не посмел) переупрямить всю политику Святейшего престола, с которой он был, к тому же, совершенно согласен.



читать дальше
Генри немедленно после этого направил существенные доходы от архиепископской епархии в сундуки казны, но всё это не мешало ему (и Матильде, трогательно единой с мужем) засыпать изгнанного Ансельма письмами с мольбами и требованиями вернуться на рабочее место, и быть ему тем, кем был Ланфранк Вильгельму Завоевателю. И сварливый Ансельм был растроган. Он не собирался отступать от провозглашенной Римом политики «Богу – Богово», и напоминал королю, что времена Ланфранка и Завоевателя остались в прошлом, но писал «ни с одним королем или принцем я не хотел бы так жить в согласии, и ни одному не хотел бы служить так, как вам».

Что касается баронов, но после коронации Генри столкнулся с ситуацией, в которой самы богатые люди королевства были к нему враждебны. Если посмотреть только английские доходы первых магнатов королевства на 1100-й год, мы получим следующее: дю Беллем 2430 фунтов, Вильгельм граф де Мортен – 2 100, Вильгельм де Варрен – 1 165, Этьен I де Пентьевр (лорд Ричмонда, бретонец) – 1100 плюс необрабатываемые земли, Хью Честерский – 800, Гилберт де Клер – 780, Вильгельм де Мандевилль – 780, Роберт Малет (шериф Норфолка и Саффолка) – 680, Генри де Феррьер – 545, и Филипп де Браоз – 455 плюс земли в Уэльсе.

Из вышеперечисленных, дю Беллем, де Мортен и де Варрен были вынуждены эмигрировать в Нормандию уже в 1101 году, с конфискацией их английских владений в пользу короны. Де Варрену потом удалось вернуться (за него просил герцог Роберт), и Генри получил в его лице верного приверженца, не желающего рисковать своим состоянием. Не знаю, был ли Этьен I де Пентьевр вообще в Англии, но титулярно герцоги Бретони назывались лордами Ричмонда. В любом случае, бретонцы выступали на стороне короля Генри. Хью Честерский ушел в монастырь и умер там, а его наследнику было всего семь лет.

Гилберт де Клер – фигура противоречивая. С одной стороны, он участвовал в идиотском заговоре Роберта де Мовбрея, с другой стороны – именно он предупредил Руфуса о том, что заговор является просто завуалированной попыткой убийства короля. С одной стороны, перешептывались, что де Клеры приложили руку к убийству Руфуса, с другой – сэр Гилберт и его верные имели привычку откровенно задирать короля Генри. В общем, лоялистом его король вряд ли мог считать, и поэтому законопатил этого сэра, при первой же возможности, в Кардиган.

Вильгельм де Мандевилль был начальником Тауэра, когда оттуда сбежал Ранульф Фламбард. Фламбард жил в Тауэре очень даже неплохо, поскольку его пребывание там щедро оплачивал Генри. Но сбежать оттуда он мог либо в результате некомпетентности де Мандевилля, либо при прямой его помощи. Вряд ли де Мандевилль был нелоялен Генри, к которому примкнул ещё в Нормандии, но король предпочел сделать ставку на его тестя, Эдо Дапифера, отобрал у де Мандевилля три лучших манора, и больше этот персонаж никакой роли в его царствование не играл. Видимо, всё-таки был глуп.

Роберт Малет, насколько известно, сам служил королю верно, но имел сына, конфликт которого с Генри I зашел , ещё при жизни отца, так далеко, что парень эмигрировал.

Генри де Феррьер, очевидно, в 1101 году умер, а вот его сын и наследник, насколько известно, сражался на стороне герцога Роберта до конца. Он был взят в плен после битвы при Таншбре, и административной роли при короле Генри не играл. Филипп де Браоз тоже был верен герцогу Ричарду, с которым, кажется, был вместе в Первом крестовом, и другом королю Генри не являлся. Земли его в 1110 году вообще конфисковали, через пару лет вернули, но поддержкой и опорой режиму он не стал.

В истории о Генри I и его баронах важно понять и почувствовать один момент. Первые годы после коронации, за спиной его насмешливо называли Годрик, а его жену – Годгифу. Даже не особенно понижая голос.

С одной стороны, эти клички давали понять, что брак короля считали мезальянсом – он, сын герцога-норманна и великого завоевателя, смешал свою родословную с аглосаксами. Установки, которые так блестяще покажет в своих фантастических новеллах наша современница Роулинг. Не было более презренного действия для представителя аристократии, чем смешать свою кровь с «грязнокровками» и «предателями крови». А предателем крови, в каком-то смысле, Генри был. Ведь его пехота при Таншбре состояла из англосаксов, и он, норманн, лично объяснял им, как надо воевать с норманнами. Лично.

Вот тут начинается «с другой стороны»: как бы бароны-норманны ни относились к Роберту дю Беллему лично, он был одним из них. Самым богатым и самым наглым, но своим. И поэтому все самые влиятельные лорды королевства встали на его сторону в конфликте с королем Генри. По их мнению, король и граф должны были помириться. Переговоры проходили около крепости дю Беллема, около Бриджнорта. И представьте себе изумление и возмущение лордов, когда неожиданно к месту их переговоров с королем устремились тысячи три англосаксонского ополчения с криками: «Генри лорд король, зачем ты слушаешь людей, которые уговаривают тебя пощадить предателя?!». Бриджнорт был атакован и взят, а лорды изрядно оскорбились на Генри. Предатель крови.

Да, Руфус сделал то же самое во время беспорядков 1088 года. Взял, да и воззвал к англосаксам, и «грязнокровки» умыли благородных аристократов так, что небу жарко стало. И его придворные массово женились, со временем, на благородных девах англосаксонских кровей, Алан Рыжий в первых рядах. И никто не вякал о грязнокровках. Но это же был Руфус, блестящий, громыхающий, хохочущий, сияющий, и посылающий всех без разбора к чертям собачьим. При его дворе любили яркие цвета, шикарные наряды, хорошее вино, красивых и ласковых женщин, войну и охоту.

На этом фоне, двор короля Генри, обузданный не просто присутствием жены, а исключительно и демонстративно богобоязненной жены, казался монастырем. Генри даже не умел как следует пировать. Он не пил, он утолял жажду, как писал Уильям Малмсберийский.

Не то чтобы на вино не было денег. Первые официальные сведения о поступлениях в казну датируются 1130-м годом, когда было основано официальное Казначейство, и это была приятная сумма в 24 000 фунтов. Причем, эти деньги, деньги казны, обычно служили не персонально королю, а делам королевства. То есть, можно предположить, что личные доходы короля превышали те пять или семь тысяч, которые Завоеватель оставил своему младшенькому, и которые, по всей вероятности, были равны сумме годового дохода. Завоеватель, правда, оставил в 1087 году казну в 60 000 фунтов серебром плюс кучу всего драгоценного. В любом случае, можно с уверенностью сказать, что король был намного богаче самого богатого из своих баронов. Скорее всего, богаче их всех вместе взятых.

Со временем ему удалось снизить градус враждебности. Отчасти потому, что королева Матильда (над которой смеялись за смену имени на континентальный лад), родив мужу дочь и сына, стала жить от мужа отдельно, и Генри вернулся к привычкам молодости и шашням с любовницами. Нет, они не поссорились, и за три года совместной жизни, насколько известно, Генри ни разу ей не изменил. Она продолжала жить со всей подобающей роскошью в Вестминстере, и супруги были дружны до самой смерти Матильды. Более того, Генри явно доверял ей более, чем кому бы то ни было в королевстве. Они просто перестали спать вместе.

Возможно, причиной было здоровье Матильды, кто знает. В любом случае, Матильда была поглощена культурными и строительными проектами, и, очевидно, выполняя ритуальные обязанности королевы, перестала вмешиваться в ежедневную жизнь двора, что отразилось на несколько потеплевшем климате вокруг самого Генри. А уж когда он, в обычной своей мягко-жесткой манере, очень грамотно и планомерно захватил Нормандию и посадил старшего брата под замок, ссориться с королем стало себе дороже. Хотя, конечно, Нормандия будет отнимать у короля всё его время в будущем, не говоря о том, что герцог Роберт оставил сына, который, вполедствии, изрядно потрепал Генри нервы.

Но вот в Англии не происходило во время этого царствования почти ничего примечательного. Регентом там сидела, до самого 1118 года, Матильда, которая немало сделала для того, чтобы в Англии ничего не происходило, и чтобы о королевстве и порядке в нем хорошо говорили при европейских дворах. Уильям Малмсберийский, похоже, считал, что большая часть приятных манер Матильды объяснялась исключительно желанием иметь репутацию культурной королевы, но этот хронист всегда был той ещё язвой.