Новый Завет, в отличие от Старого, повествует не столько о наказаниях неправедных всякими физическими разнесчастьями, сколько об исцелениях. Духом Нового Завета стала надежда. Надежда на то, что на свете нет ничего непоправимого, и что несчастья, преследующие человека от рождения, могут оказаться возможностями испытать счастье преодоления их в будущем.



читать дальшеПоказательна притча о слепом от рождения человеке, по поводу которого Христу задали вопрос: виноват ли этот человек в том, что родился слепым, или во врождённой слепоте отпрыска виноваты родители?

Никто не виноват, ответил Иисус. Несчастный родился слепым, чтобы через него могло проявиться милосердие Бога. И исцелил слепого (От Иоанна, 9:2-3: «Ученики Его спросили у Него: Учитель! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но [это для] [того], чтобы на нем явились дела Божии»).

Средневековые актёры этот эпизод просто обожали, как минимум – за его метафоричность, создающую обширное пространство для креативных сценариев. Но только ли в метафоре смысл этого момента? Как минимум, здесь имеется достаточно беспрецедентное заявление, что патология вовсе не является следствием греховности её носителя, и не выражается в качестве знака гнева Господнего.

Почти идентична по смыслу и другая притча, об исцелении от паралича. Тем не менее, и Новый Завет не отрицал, что болезнь, патология, деформация могут быть и проявлением гнева Господнего. Не обязательно являются индикаторами, но могут ими являться.

И всё же – с чем мы имеем дело в Старом и Новом Заветах? С прямолинейными параллелями между проступком и наказанием, или с абсолютными метафорами? Для читателя просвещённого метафоричность Нового Завета очевидна. В нём св. Пётр исцеляет одной своей тенью, а св. Филипп – проповедями. В какой момент люди начали верить, что молитва и вера исцеляют вполне конкретные, реальные заболевания? В какой момент люди стали считать, что болезнь – это особое клеймо, которое Бог ставит на грешнике? На эту тему есть свои исследования, но в данном достаточно сосредоточиться на главном: на взаимоотношениях инвалида и окружающего его социума.

Старый Завет прямо запрещает людям с патологиями только один род занятий: священничество, то есть доступ к элитарным кругам общества того времени. Новый Завет и вовсе не запрещает инвалидам ничего, акцентируя внимание читателя на страстном желании исцеляемых стать лучше, совершеннее.

Таким образом, вывод напрашивается сам собой: знак равенства между грехом и физической ущербностью был поставлен вовсе не в базовой христианской литературе, а гораздо позже – более или менее современными нам трактователями этой литературы, убеждёнными в том, что во всех эпохах развития общества, которые были до них, лечение патологий было связано с религиозным понятием греха.

«Еврейско-христианская традиция, доминирующая в Европе во время и после Средневековья, учит, что физическая ущербность людей является выражением неудовольствия Бога», - пишут Макельпранг и Салсгивер («People with disabilities and social work”, by R. W. Mackelprang and R. O. Salsgiver»).

«Еврейско-христианская этика утверждает, что физический дефект – это комперсация греха», - вторит им Шари Тюре («Disability and monstrosity: a look at literary distortions of handicapping conditions», by Shari Thurer). В эту короткую цитату уместились сразу две ошибки – обобщение и упрощение. Как мы видели, религиозные источники отнюдь не всегда связывали грех с физическими патологиями – это во-первых. А во-вторых, автор описывает «еврейско-христианское общество» как нечто одинаковое повсюду, статичное, не изменяющееся и бесконечное состояние.

Лонгмор пишет: «Вполне очевидно, что в западном обществе, вплоть до раннего нового времени, инвалидность рассматривалась как неизменное состояние, являющееся результатом воздействия сверхъестественных сил» («Uncovering the hidden history of people with disabilities», by P. K. Longmore). По мнению автора, только просвещение восемнадцатого века «развеяло мрак тёмных веков», который объединял болезнь с грехом.

Вайнберг и Сибиан («The Bible and Disability», by Nancy Weinberg and Carol Sebian) истрактовали историю из Второзакония, в которой за непослушание воле Господней грозят слепотой, как доказательство того, что физическая болезнь и инвалидность рассматривались как мера наказания. Вообще-то пассаж относится к вполне конкретной истории из Старого Завета, но авторы растянули его и на Новый. По их мнению, тот факт, что Иисус говорил о грехах и об исцелении в одном контексте (Иоанн 5: 14 «И вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас», и Матфей 9:2 «И вот, принесли к Нему расслабленного, положенного на постели. И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои»), означает, что он проводил параллель между болезнью и грехом. И о том, что больной заслужил свои страдания в качестве наказания за грехи.

Так была ли параллель между грехом и болезнью?

В ближневосточных культурах (вавилонской, например) верили, что на здоровье и благоденствие человека оказывают влияние различные божества. Грех там приравнивался к ритуальной нечистоте, и любой лечебный процесс начинали с ритуального очищения. Чтобы стряхнуть «негативные энергии», как сейчас бы выразились.

В Новом завете найдётся отголосок этой практики – в Иакове 14-15:
«Болен ли кто из вас, пусть призовет пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазав его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему».

Но в общем и целом можно сказать, что оба Завета, и Старый, и Новый, не придерживаются какой-то последовательной линии относительно связанности греха и болезни. Некоторые пассажи говорят, что очищение от греха избавит от болезни, некоторые сосредотачиваются на чисто медицинском аспекте, и некоторые сочетают и очищение, и медицину.

В период раннего Средневековья это двойственное отношение просматривается в некоторых конкретных случаях, описание которых дошло до наших дней. Цезариус, епископ Арли (543г), в своих проповедях подчёркивал клерикальную составляющую исцеления больного, используя вышеприведённый пассаж из Иакова 14-15. В Испании вестготов, между 550 и 750гг, упор делался на практику, принятую в Риме поздне-античного периода, то есть на медицинский аспект исцеления, но включался и момент духовного очищения («Christianizing Death», by Frederick Paxton).

Тем не менее, Пакстон подчёркивает, что речь шла именно об общем очищении от грехов, но никогда не проводилась параллель между грешностью нуждающегося в исцелении, и его конкретной болезнью. То же самое было в Ирландии, от седьмого до начала девятого веков – очищение от грехов, но не связь между грехом и болезнью.

Анализируя раннесредневековые практики, Пакстон приходит к выводу, что вестготские культуры больше тяготели к медицинскому аспекту исцеления, тогда как франкские склонялись к значимости ритуального, духовного аспекта.

Ситуация несколько изменилась в начале девятого века, когда представитель вестготской культуры, Бенедикт Анианский, провёл монастырскую реформу, и повернул франкские практики исцеления к вестготскому варианту. Пакстон в каролинговских текстах обнаружил только один пассаж, в котором болезнь связывалась с грехом – в каноне синода Павии от 850 года, который говорит, что «грехи прощены, и, соответственно, силы телесные восстановлены».

Пожалуй, самое интересное в том, что когда мы говорим о «средневековых текстах», мы не можем быть уверены, что они дошли до нас в первозданном состоянии. Например, жития святых. Случилось так, что житие св. Амвросия дошло до нас в двух версиях. Первая была собрана в пятом веке Паулиносом (Павлин Ноланский Милостивый?), и состоит из несколько копий манускриптов. Вторая написана неизвестным автором в Милане, и имеется в единственном экземпляре. В первой версии прописана связь между грехом и болезнью, во втором – нет. В первой версии св. Амвросий исцеляет разных людей, во второй – аристократов.

Нужно также разделять «страсти» - описания жизней христианских мучеников, и «жития» - описания жизней святых. «Страсти», в интересующем нас контексте, сосредоточены на описании чудес, чудесных исцелений. «Жития», в свою очередь – более всестороннее описание, охватывающее широкий период времени. Можно с достаточной уверенностью сказать, что «страсти» и «жития» писались для разных аудиторий и с разными целями. Таким образом, всегда имеет смысл оценить, какие политические цели исторического периода создания текста мог преследовать автор. Миланская версия жития св. Амвросия совершенно явно была предназначена для вполне конкретной аудитории.

В более поздние периоды Средневековья на связь между грехом и болезнью стали обращать и вовсе минимальное внимание. Четвёртый Латеранский Собор в 1215 году ограничился указанием исповедовать и причащать тяжело больных перед началом лечения, поскольку «телесная слабость иногда может быть результатом греха».
_______________________
Честно говоря, приведённые в этой и предыдущей частях анализы библейских текстов меня удивляют. Кажутся очень сильно притянутыми за уши. В моём понимании, все выдержки, которые в этих анализ приводятся – чистейшей воды метафоры. Конечно, можно сказать, что метафоры на пустом месте не возникают, иначе они не могут быть поняты современниками. Другой вопрос, насколько хорошо эти метафоры понимаем мы, отделённые от контекста событий на полторы тысячи лет.

Да, человечество за это время действительно не слишком изменилось, но вот проявления деятельности, культурно-социальная среда изменились очень сильно.

Что касается исцелений, то они, знаете, и сейчас происходят. Любой медик влёт может назвать несколько случаев. И да, в тех случаях, которые видела я, имело место изменение личности от «греха» в сторону более правильной жизни.

Пьянство и любовь к удовольствиям привели человека в дурную компанию, и в пьяной драке ему повредили ножом позвоночник. В результате – паралич нижней части, приговор: ходить не будешь никогда. Ходит, знаете. Даже на мопеде ездит. Ангелом светлым не стал, но явно старается работать над собой, и жить достойно. Другой подобный случай. Тоже в анамнезе пьянь и дрянь, и тоже – полное, абсолютное и резкое исцеление, и методичная деятельность, направленная на возвращение нормального физического облика и душевного состояния.

Я бы не сказала, что эти люди как-то подчёркнуто пришли к религии. Вовсе нет. Просто случилось какое-то внутреннее выправляющее движение. Из глубин их же души. Дальше, в следующей части, будет понятнее, о чём я.

Понимаете, когда человек истерит, что «попы бубнят о грехах, а у меня просто нога болит» - это полное непонимание ситуации. Грехи в Библии – понятия весьма конкретные и чётко определённые. Та самая беспорядочная, бессмысленная жизнь, которая приводит к стрессам, алкоголизму, диким жизненным ситуациям. Очищение от грехов – отказ от плохой жизни, решение жить достойно, правильно, работать над собой. Точка на прошлом, с которой начинается новый отсчёт. Волевое усилие. Звучит знакомо?

Но это – болезни. А что делать, если человек рождается инвалидом, или становится инвалидом, не провоцируя ситуацию сам? Вот стреляет псих по случайным прохожим на улице, и молодая женщина становится в результате инвалидом. Средневековая философия очень хорошо вникала в такие случаи. Совершенно уникально вникала, собственно, но и об этом будет дальше.