Несомненно, и эта идея относительно того, чтобы королевское слово немедленно становилось законом, принадлежала лично королю Генри. Для Кромвеля, на долю которого осталось проведение очередного королевского «хочу!» в жизнь, ситуация открывала некоторые возможности для маневрирования в придворном пространстве. Одним из наиболее серьезных его врагов был Гардинер. Тот самый Гардинер, который тоже вылетел из гнезда кардинала Волси, тоже был по происхождению разночинцем, и тоже был очень близок королю. Но если про Кромвеля можно сказать, что он был для короля "yes-man", то Гардинер очень часто оказывался в роли "no-man".

читать дальшеВ любом случае, Кромвель не был бы Кромвелем, если бы он не попытался обратить особенности своего соперника против самого соперника. Гардинер был внезапно вызван в Хемптон Корт, где его встретили и король Гарри, и Кромвель. Кромвель в лоб спросил Гардинера, что тот думает о законе, который выносится на заседание парламента. «Ответь ему», - приказал король. Но Гардинер ответил не Кромвелю, он ответил королю: «я читал о королях, воля которых была законом, но сделать закон своей волей – более надежный и достойный путь для короля». Короче говоря, Гардинер оставался всегда Гардинером, в этом Кромвель не ошибся. Как не ошибся он и в реакции Гарри: король молча повернулся к Гардинеру спиной.

Дело оставалось за малым: провести закон через парламент. Разумеется, состав парламента был подобран Кромвелем заранее, как раз таким, который был наиболее уязвим перед волей короля. Тем не менее, первую версию закона задробили обе палаты. Кромвель кое-что добавил, кое-что сформулировал по-другому, и снова поставил закон на голосование. И его снова завернули. Что ж, оставалось частное воздействие на парламентариев, и Кромвель засучил рукава. В конце июня 1539 года закон, пристойно задрапированный в общие выражения», был принят обеими палатами.

Нет, король, конечно, не получил абсолютной власти. Он не мог сам ни приговорить к смерти, ни заключить в тюрьму, ни конфисковать чье-то имущество. Для подобных действий нужен был обвинительный вердикт Звездной палаты и одобрение королевского совета большинством голосов. Тем не менее, процедура обвинения становилась гораздо, гораздо более быстрой и более предсказуемой. Первой жертвой нового права короля стала престарелая графиня Салсбери.

Кромвель мог торжествовать, тем более, что он не забыл в новом законе и себя. Отныне он, в амплуа королевского секретаря, сидел на совете выше всех баронов. А в роли вице-регента короля по экклезиастическим вопросам, Кромвель стал главнее архиепископа Кентерберийского. То ли ему надоели замечания насчет «выскочки», то ли просто захотелось не одной только реальной власти, но и престижа тоже.

Впрочем, легко судить и осуждать. На самом деле, могло быть и так, что Кромвель и в этом продолжал заниматься тем, что было его работой: делал управление страной мобильным и быстрым в преддверье… чего? Военного конфликта, который, как он предполагал, был неизбежен – раньше или позже. Патриотизм англичанам был свойственен и так, но разжечь его до предела стало делом чести для неугомонного Кромвеля. А что может быть для этой цели лучше, чем парад! В те времена у короля еще не было регулярной армии, и, тем более, такой армии не было у Кромвеля, но у него были деньги.

И 8 мая 1539 года тысячи лондонцев в возрасте от 16 до 60 тремя батальонами прошли через город под барабанный бой и флейты, вооруженные и приодетые на военный лад. Король наблюдал за парадом, находясь у ворот Вестминстера, гордый до слез. Длился парад с девяти утра до пяти вечера. Кромвелю это обошлось в 44 000 фунтов на современные деньги, и все до последнего пенса он заплатил из своего кармана.

А 17 июня счастливые лондонцы смогли увидеть другой грандиозный спектакль, устроенный Кромвелем. Спектакль проходил на реке, и демонстрировал противостояние Англии и Святейшего Престола. Совершенно всерьез две баржи гоняли друг друга и их команды сражались от Вестминстерского моста до Королевского моста. И пусть результат был предсказуем, и никто из участников, к разочарованию зрителей, не утонул, демонстрация победы Англии под папской властью была принята на ура. Как обычно в таких случаях, мода быстро распространилась. Марильяк, французский посол, раздраженно писал, что теперь в Англии ни один деревенский праздник не обходился без того, чтобы там не разыгрывали бы чего-то в вышеописанном роде, хоть и с меньшим блеском, несомненно.

Кромвель покровительствовал драматургам (и, по совместительству, духовным лицам) Ричарду Морисону и Джону Бойлу. Первому принадлежит мысль о том, что если народу достаточно активно показывать в виде пьес нравоучения, то народ усвоит идею радостно и крепко. Второй был замечателен тем, что писал свои пьесы не только для народа, но и народным языком, абсолютно не чураясь крепких выражений. Жаль, что его версию «Короля Джона» нынче не посмотреть. Несомненно, она была гораздо ближе к исходным обстоятельствам в языковом оформлении, нежели шекспировская версия. Король Джон ведь любил и сам сказать, как припечатать.

Бойл и еще одну историческую пьесу написал, «Традиция Томаса Бекета». Не стоит недооценивать важность данной драматургии – это был шаг от аллегорий к описанию реальных исторических персонажей. Группу актеров, игравших пьесы Бойла, тоже содержал Кромвель.

Не только пьесы, конечно, были пущены в ход государственной пропагандой. Памфлет, обращенный против «врагов государства» всегда был, есть, и будет наилучшим средством, при помощи которого можно быстро создать у народа определенное мнение по вопросу.

В начале 1539 года Морисон писал памфлеты на Кортни, Невиллов, кардинала Поля. Англия в них рисовалась местом обетованным, спокойным и безопасным островом в бурном море европейских проблем – благодаря мудрости короля, разумеется.

Весной 1539 года Морисон перешел к памфлетам патриотическим – благо, было о ком писать, король Генри Пятый, единственный действительно коронованный французской короной, всегда служил источником национальной гордости и примером, призывающим к соответствующему уровню мужества и дерзости. Впрочем, был коронован этой короной и его сын, но бедолага отнюдь не покрыл себя славой после коронации, а стало быть, и говорить о нем было нечего.
Морисона тоже содержал Кромвель, хотя была у него и какая-то церковная должность.

В чем была несомненная заслуга Кромвеля перед нацией, так это в том, что он отнюдь не ограничивался широкими кампаниями, объясняющими подданным его величества, как им надлежит думать. Под его руководством, подданные его величества снабжались всеми первоисточниками, как то законами, объявлениями и указами, в печатном виде и в достаточных количествах. Кромвель считал гласность лучшим оружием против слухов и всякой активности, этими слухами порождаемой. Люди знали, по каким законам им следует жить, и о том, какие наказания следуют за нарушения – попробуй-ка любой лорд в подобных условиях проявить самодурство.

Помимо всего прочего, в королевстве завершался роспуск монастырей, не смотря на протесты сидевших в парламенте церковников. К тому моменту в королевстве остались только самые сильные, самые богатые монастыри, и было бы наивно предполагать, что их богатства не заинтересуют государственную машину. Наверняка самые умные аббаты, откупившиеся в свое время от роспуска, использовали образовавшиеся годы передышки для постепенного распределения предметов искусства среди своих покровителей, и подумали о том, как братья будут жить после того, как их дома перестанут существовать.

Но не все были достаточно осторожны. Аббат бенедиктинского монастыря в Глостонбери угодил в Тауэр за то, что у него под полом нашли записки, в которых тот излагал свои соображения против королевского развода чуть ли не десятилетней давности. Там же нашлась составленная аббатом биография Томаса Бекета, что тоже, по законам 1539 года, было противозаконно.

То ли у кого-то была очень хорошая память, то ли агенты Кромвеля действовали по чье-то наводке (они нашли также и тайники с деньгами и ценностями), то ли хорошие профессионалы знали, где и как искать. Аббат был осужден и казнен самым варварским образом, хотя он был очень стар и очень болен. Та же участь постигла и аббата из Ридинга Хью Кука – не помогло и то, что он уже несколько лет платил Кромвелю по 13 фунтов. Казнили священников немилосердно, даже за бессильные угрозы в стиле «Бог вас накажет».

Кромвель был на вершине власти.