И католики, и протестанты Англии с трогательным единством ненавидели мысль об испанском замужестве своей королевы, но был человек, которому эта мысль была ненавистна еще больше: Реджинальд Поль. Папский легат был оскорблен до глубины души, что красноречие королевы в палате общин было потрачено на вопрос о ее замужестве. С его точки зрения, долгом королевы было не личную жизнь устраивать, а срочно возвращать Англию под защиту и благодать Святейшего Престола. Но ему, папскому легату, даже не было испрошено разрешение на въезд в страну!

читать дальшеОн угрожал королеве, что папа не даст диспенсацию, необходимую для их брака с Филиппом (сын кузена, близкая родня). Он вынудил фриара Гринвича написать Мэри нотацию, в которой ей, указывая на ее возраст, рекомендовался целибат, а не брак. «Сделайте же с ним что-нибудь!», - взывал Ренар в письме к Чарльзу. Император написал прямо папе, который был умнее своего легата, и признавал существование политики (Поль политику отрицал). Мэри успокоили, Полю приказали помолчать.

В Англии же, несмотря на общее недовольство испанским браком, все еще ничего не происходило. Возможно, лорды просто праздновали рождественский сезон. Возможно, не могли договориться. Пейджет, единственный, кто этот брак поддерживал, убеждал французского посла, что всё к лучшему: «Вы заставили нас уважать Шотландию браком Марии Стюарт и дофина, мы обеспечим ваше уважение к Англии браком нашей королевы и сына императора». Но Пейджета не любили, поэтому сформировать какую-либо коалицию за испанский брак он не мог. И королева оставалась очень одинокой, не имея понимания ни в собственном правительстве, ни среди ноблей, ни в народе.

Император, тем не менее, уже в декабре прислал в Лондон проект брачного договора, который предусматривал все потенциально острые для англичан моменты – благодаря хорошей работе Ренара, надо полагать. Филипп носил бы титул короля Англии, но только пока его жена жива; вся прибыль королевства оставалась бы в Англии, и королева административно управляла бы финансами; королева разделила бы все титулы Филиппа, настоящие и будущие, и получила бы пожизненный доход в 60 000 фунтов годовых; сын Филиппа от первого брака унаследовал бы Испанию, Сицилию, Италию и заморские колонии, но власть над Нидерландами и Бургундией перешла бы к потомкам брака Мэри и Филиппа, или к английской короне; в случае, если дон Карлос умрет без наследников, его владения тоже перешли бы к потомкам брака Филиппа и Мэри.

Королевский совет был вынужден признать брачный договор справедливым, но добавил к нему еще пять пунктов:

1. Ни один иностранец ни при каких обстоятельствах не может занять административный пост в правительстве, армии, обороне или флоте Англии

2. Королева не должна вывозиться за границу без ее согласия (что подразумевало разрешение парламента), и дети, рожденны в браке, не могут быть вывезены из Англии за границу без разрешения парламента, даже если один из них окажется наследником испанского трона.

3. Если королева умрет бездетной, все отношения ее супруга с королевством Англия на этом закончатся

4. Казна и драгоценности короны должны быть полностью под английским контролем, и английские суда не должны выводиться в иностранные порты

5. Принц должен признать все договоры, существующие между Англией и другими странами, и не настаивать на том, чтобы Англия принимала участие в войнах в пользу Империи

Дополнительные условия были приняты без труда, договор превратился из черновика в чистовик, и в Лондон из Брюсселя отправилось посольство, которое должно было предствавить его палатам лордов и общин. Тайный посланник был отправлен в Рим, с просьбой к папе поторопиться с диспенсацией, и подумать, как сделать легальной церемонию бракосочетания двоих католиков, проведенную епископом схизматического государства.

В Испанию к Филиппу должны были отправиться сэр Хоби, Боннер, Бедфорд и лорд Дерби. Лорды не скрывали, что их согласие на брак королевы весьма пассивно. Бедфорд мрачно говорил, что если он отправится в Испанию, он окажется там в гордом одиночестве. Действительно, лорд Дерби ехать наотрез отказался, и заявил королеве, что если она будут настаивать, он оставит службу вообще. По Лондону и при дворе циркулировали памфлеты, а придворные дамы начали в присутствии королевы демонстративно вздыхать и всхлипывать. Королевский совет еще раз попытался отговорить королеву от брака, собравшись в полном составе. Гардинер вслух зачитывал пункты договора, на что лорд Виндзор под аплодисменты присутствующих воскликнул: «здесь говорится много хороших слов о королеве, принце и императоре, но где гарантия того, что эти слова – не просто слова?!»

Корсары Бреста и Рошели демонстративно рейдировали путь, по которому должен был следовать Филипп. Ходили слухи, что брат герцога Саффолка и маркиз Винчестерский поклялись напасть на конвой Филиппа немедленно, как только проклятые иностранцы высадятся на английскую землю. Не зря, не зря Большой Гарри не хотел оставлять трон королеве: при каком короле подобное поведение подданных было бы возможным? Даже Ренар начал сомневаться в проекте, но и Мэри, и император независимо друг от друга пришли к выводу, что с подобным самоуправством надо покончить, и показать подданным королевы, кто правит, а кто подчиняется.

Когда группа протестантов собралась обсудить между собой акты последнего парламента, чтобы решить, будут ли они им подчиняться, 20 человек были арестованы, и двое немедленно повешены. Гастингсу и Вальдгрейву Мэри сказала, что или они полностью ей подчиняются, или могут считать свое пребывание при дворе законченным. Она пригрозила поднять несколько тысяч человек и тысячу фламандских конников, если ей придется призвать своих подданных к порядку силой. Она, выплачивая долги правительства брата, нуждалась в деньгах, но практически мгновенно обеспечила себе заем в 150 000 фунтов под низкий процент – испанское золото было в ее распоряжении, а в распоряжении Испании был Новый Свет.

Но подданные Мэри перешли к пассивному сопротивлению. Четыре военных корабля должны были обеспечить безопасность имперского посольства на море, но они не вышли из Темзы, ссылаясь на погодные условия. Посольство, все-таки, прибыло удачно 23 декабря, и немедленно поторопилось в Лондон. Их не оскорбляли, но и не приветствовали. Министры намеревались устроить послам «веселую жизнь», но граф Эгмонт сумел за 10 дней очаровать каждого в отдельности и всех вместе. Всё было подписано и отправлено в Брюссель для ратификации, папские бумаги были отосланы из Рима, и оставалось только ждать. Послы настолько понравились англичанам, что атмосфера была приподнятая, сэры и пэры охотились и пировали.

Зато французам было не до праздников. Они хотели бы подписать с Англией очень интересный, беспрецедентный договор: страны могут быть в мире, даже если титулованный король одной находится в состоянии войны с другой. Здесь, в случае с Мэри и Филиппом, трудности были практического плана: могут ли английские корабли входить во французские порты, если у них на борту есть испанцы? Могут ли французы напасть на испанские корабли, если их эскортируют английские корабли? И таких моментов было великое множество. Мэри отвергла всю идею нового договора. С ее точки зрения, условия ее брачного договора уже содержали пункт, что все мирные договоры Англии остаются в силе. Французы предпочли истолковать ее отказ, как признак грядущих трудностей, и решили состыковаться с английской оппозицией.

Как создаются массовые беспорядки? Слухами. Французами и их союзниками были запущены слухи, что Филипп уже приближается к Англии с десятитысячным войском, которое высадится в Тауэре. А одновременно с этим из Нидерландов идет восемь тысяч немецких наемников.

Таким образом, французы встали во главе заговора, будучи твердо уверенными, что стоит бросить клич, и Мэри будет свергнута, никакого испанского брака не случится, и Франции не придется воевать на два фронта. Некоторую проблему для католиков-французов составляло то, что активная оппозиция состоит из помилованных соратников покойного Нортумберленда, из ультра-протестантов: герцога Саффолка и троих его братьев, маркиза Нортхемптона, Томаса Вайата, сэра Николаса Тогмортона, сэра Питера Керью, сэра Эдмунда Варнера, деверя лорда Кобхема, и сэра Джеймса Крофтса. Примкнул к заговору даже Кортни, до глубины души оскорбленный тем, что не станет королем. Но когда это религиозные соображения могли воспрепятствовать переразделу пирога?

Вайатт собирался поднять Кент, Крофтс – северное приграничье, братья Саффолк – центральные графства. Кортни был нужен из-за своего имени, хотя у этой семьи в Корнуэле действительно была сильная поддержка. Из четырех точек войска должны были стянуться к Лондону, который, как предполагалось, сдастся. Французский флот должен был курсировать вдоль побережья, чтобы появиться там, где он был бы нужен. Мэр Плимута и олдермены города выразили согласие на расположение у себя французского гарнизона.

Оппозиции так была нужна поддержка, что они собирались повесить на Англию ярмо куда как более тяжелое, чем испанский брак, против которого они возражали - якобы из патриотических чувств. Потому что дело было, конечно, не в патриотизме, дело было в том, что власть, которую они имели всего год назад, манила к себе, и сопротивляться этому зову у сэров и пэров не было ни сил, ни желания