В ожидании коронации Мэри тревожилась только по одному поводу: помазание на престол совершалось святым маслом, и у нее было сильное подозрение, что английское масло утратило свою святость: формально с Англии никто папскую интердикцию не снимал. Поэтому она молила Ренара, чтобы он поспешил доставить к ее великому дню святое масло из Фландрии, где его благословил сам епископ Арраса. Звучит для современного человека совершенно по-идиотски, но напомню, что через помазание происходило, в теории, свершение божественной воли по отношению к правителю, его благословение на царство.



читать дальшеНа самом деле, конечно, беспокоиться Мэри надо бы было по другому поводу: по Лондону со скоростью пожара распространялись рукописные копии об испанском браке с призывам бороться против идеи всеми силами. Уже в конце сентября в Гринвиче были волнения по этому поводу, распространившиеся в Саутварк, где традиционно обитали иммигранты. Дворец Гардинера, которого, почему-то, считали отцом идеи брака Мэри и Филиппа, был атакован. Его угражали убить. Почтенный прелат был вынужден носить латы под одеждой и спать под охраной в сотню стражников. Угрожающие письма находили даже под дверями покоев королевы, и никто не знал, кто их пишет. Поскольку посторонние во дворец проникнуть не могли, гипотетический убийца находился в числе придворных.



Французский посол громко объявлял лордам, что этот брак приведет к войне с Францией, и что он вообще затевается ради войны с Францией. Гардинер же даже при таких обстоятельствах старался затянуть коронацию Мэри до сессии парламента, который сможет связать ей руки в отношении замужества. С коронованной королевой, занявший трон по легальному завещанию и праву, такие ограничения могли уже не пройти. Лорды в этом отношении были полностью с Гардинером солидарны. Более того, кому-то из них пришла в голову гениальная мысль включить в текст коронационной клятвы королевы пункт об уважении независимости английской церкви. Поскольку Мэри действительно ломала голову над тем, как поклясться соблюдать только юридические законы королевства, за идеей стояла, очевидно, не столько гениальность, сколько осведомленность о намерениях королевы.



Но у Мэри был Пейджет, который вдохновил ее просто объявить, что она назначает свою коронацию на 1 октября. Ей пытались объяснить, что парламент сначала должен аннулировать ее положение бастарда. Она отвечала речами о своих долгих страданиях и о Божьей Воле, которая ее сохранила и привела на престол Англии. Всё, чего она желает – это просто подчиниться этой воле. Лорды мялись, и тут Мэри еще раз доказала, что может в критические минуты совершать нестандартные поступки. Она встала на колени перед своим советом, умоляя их сохранить лояльность Богу, ей и Англии. В те невинные времена увидеть своего суверена распростертым у твоих ног было гораздо большим, чем могли выдержать нервы хитрых, наглых, эгоистичных, но таких сентиментальных лордов.



Мэри подняли со слезами преданности и умиления, и пообещали ей всё, чего она хотела. Итак, 1 октября 1553 года святое масло с благословением епископа Аррасского было доставлено, и Мэри была торжественно коронована без единого ограничения. На банкете Ренар, по его словам, заметил «секретное понимание» между принцессой Элизабет и послом Франции. Якобы, Элизабет пожаловалась ему на вес своей парадной диадемы, а посол успокоил ее, что скоро она сменит диадему на корону. Ложь, скорее всего. Такими словами не обмениваются в толпе, где их может подслушать шпион или недоброжелатель. С другой стороны, французская порывистость...



В церемонии коронации было несколько любопытных моментов. Никто толком не знал, как ее надо организовывать. Короновать Мэри по протоколу коронации короля, или по протоколу коронации регента-консорта? Записи о коронации настолько противоречивы, что возникает подозрение: все ли пишущие эту коронацию видели, и писали ли они то, что видели, или то, что, по их мнению, было правильным? Если короновать Мэри, как короля, то она должна быть одета в пурпур – и действительно есть такое изображение. И есть описания. Если короновать, как обычно короновали регентов, то она должна быть в белом и с распущенными волосами. Есть и такие описания. По-видимому, был сделан комромисс: Мэри короновалась в пурпуре, но ее волосы были распущены. Она короновалась регентом, но не регентом короля, а как бы вступала в брак с Англией своим коронационным кольцом. В будущем ее сестра отшлифует эту идею.

как бы в регентской одежде

После коронации начались будни. Мэри, в попытке обрести независимость от своих лордов, дошла даже до того, что написала Стенли приказ направить ей в качестве личной гвардии «некоторое количество» телохранителей-ирландцев. План затем был отвергнут, но причины я не знаю. Во всяком случае, не потому, что она почувствовала себя в безопасности. Теперь по Лондону пошел новый хит сезона, памфлет об Англии и Филиппе. Памфлет напоминал о судьбе стран, попавших под руку Габсбургов: в Неаполе и Ломбардии все ведущие должности занимали исключительно испанцы. Принц Салерно был свергнут, принц Беневенто – в плену во Фландрии. Герцог Калабрии – в плену в Испании. Надежды Мэри на наследника были названы в памфлете нелепыми, и автор печалился о горькой судьбе Англии, в которой Филипп, первым делом, разрушит Тауэр, уничтожит флот и разгонит парламент, да еще разместит повсюду испанские гарнизоны.

а здесь в королевском пурпуре

Надо сказать, что против испанских гарнизонов Гардинер, в глубине души, не возражал бы – ему очень хотелось реванша в восстановлении собственности церкви, и военная сила в этом деле очень бы пригодилась. Но, будучи патриотом, Гардинер искушение переборол, и остался в оппозиции к браку.

Таким образом, возле королевы оказался один только Пейджет, остальные ее советники сформировали жесткую оппозицию. Это было неумно. Потому что Мэри прилипла к Ренару еще сильнее. С ним, по крайней мере, она могла говорить о Филиппе и замужестве. К ее чести надо сказать, что она не допускала мысли о том, чтобы испанцы заняли места в правительстве. В основном же она выплескивала обычные чувства девицы на пороге замужества: ужасалась историям, которые слышала о гордости и горячем характере Филиппа, мучалась неуверенностью, пыталась себе представить проблемы их совместной жизни – невеста есть невеста, 17 ей или 37.



Ренар упорно жал на самое горячее желание королевы: молодость Филиппа гарантирует, что он увидит совершеннолетие своего сына, Англия достаточно настрадалась из-за несовершеннолетних королей. И муж поможет Мэри победить ее четырех врагов: еретиков, друзей Нортумберленда, Францию, и сестру. Мэри гораздо более горячо защищала леди Джейн, чем Элизабет.

Можно ли ее осуждать? В этой истории у нее жалкая роль, а у Ренара некрасивая, но... В самый критический момент Мэри ее подданные и родственники оставили одну против всех них. Она имела право на лояльность хотя бы сестры, но та почти сразу перешла в оппозицию. Сестру лорды превозносили, сестру они уважали, сестрой они угрожали ей, Мэри. Мэри действительно не понимала суть проблемы. Для нее ее страна нуждалась в спасении, а люди, которые должны были королеве в этой миссии помочь, сопротивлялись всеми силами. Что касается Ренара, то он действовал, как хороший дипломат и верный защитник интересов своего господина, не больше.

коронационное кресло Эдварда III

А еще один защитник интересов Святого Престола и миссии Мэри уже не мог усидеть на месте. Император пытался придержать Реджинальда Поля, но тот довольно резко ответил императору через его духовника: первый долг королевы - перед Богом. Она должна заботиться о спасении своей души и миллионов душ своих подданных. Никакая политика, никакие парламентские акты не могут встать между королевой и этим долгом. Мэри – законная королева, которая должа вывести из-под интердикции свою страну, и ей не нужны никакие новые ограничения ее парламента. Есть два пути: путь к вечному спасению, и путь к потере бессмертной души. Император письмо прочел, подумал, и переслал его Мэри. Поэтому оно и нашлось в State Paper Office.

Сессия парламента открылась 5 октября. И это была еще та сессия! Для начала, на нее явилось 430 членов палаты общин. Что касается палаты лордов, из них на сессию явились все те, кто годами ногой не ступал в Лондон в знак протеста против политики Генри и Эдварда, что делало состав палаты весьма консервативным и престарелым. Партия реформ же была практически сведена на нет всеми заменами ставленников Нортумберленда на людей консервативного лагеря. Да и сама казнь Нортумберленда произвела впечатление, надо сказать.

Но началась сессия с катастрофы. Прибывший в Рим Коммендоне изложил весь ход переговоров с Мэри на открытом заседании консистории, и оттуда новости немедленно полетели в Англию – как раз к открытию парламента. Мэри пришлось отвечать своему совету, действительно ли она собирается восстановить монастыри, вернуть им ранее отчужденное церковное имущество и недвижимость, и вернуть власть папы над Англией? Мэри не могла этого отрицать. Ей сказали, что ее желания – это ее личные желания, но парламент их не утвердит. С другой стороны, парламент был склонен вернуться к тому состоянию дел, какими они были при короле Генри: страна останется свободной от папизма (и это – вопрос политики, а не религии), но у папы останется власть на тех землях, которые продолжают находится во владении католической церкви Англии.



Парламент решил признать легальность рождения Мэри при условии, что о папской диспенсации не будет упоминаться. Любопытно, что это автоматически подтвердило право Элизабет на трон в качестве наследницы – в обоих случаях король жил с их родительницами веря, что они являются его законными женами, стало быть брак с обеими был законным, хотя бы и имелись основания рассматривать оба брака незаконными. Решение это не было, конечно, глубоко теологическим, просто парламент решил, что играть с завещанием короля Генри не стоит. На этой же сессии Кортни вернули все его права, его матери вернули ее владения, акты Эдварда III о государственной измене снова стали законом. Относительно религиозных законов, принятых при короле Эдуарде, препиралось сначала духовенство. Поскольку прения без всякого смысла продолжались 8 дней, парламент сам решил вопрос голосованием: голосами 350 против 80 месса была возвращена в церкви, а священников обязали вернуться к целибату.



Тем не менее, парламент решил, что отказ от посещения мессы не должен преследоваться, что ни о реставрации аббатств, ни о возвращении под крыло Рима не может быть и речи, и что вообще любые религиозные преследования отныне запрещены. Протестанты, кстати, успели устроить по тюрьмам изрядное количество народа, который не имел другой вины, кроме приверженности к католицизму – эти люди должны быть выпущены на свободу. Что касается брака Мэри с Филиппом, то обе палаты были совершенно едины в своем мнении: королева должна выбрать себе мужа среди своих подданных. Это решение было оглашено 29 октября.

Мэри была в отчаянии. Кортни, берущий реванш за проведенные в Тауэре молодые годы дебоширством и распутством, был ей противен, а большинство католических лордов стояли именно за его кандидатуру. Когда она сказала об этом, ей ответили, что, став женой Филиппа, она стала бы невольно мачехой превеликому множеству незаконных отпрысков этого принца, так что уж лучше Кортни, он хоть свой. Мэри послала за Ренаром, и поставила вопрос ребром: правда ли то, что принц Филипп ведет себя беспутно? Ренар, прижав руку к сердцу, поклялся спасением своей души, что принц Филипп – приличнейший и набожнейший принц католического мира, так что все, кто утверждает иное, лгут из нехороших побуждений.

Мэри, проведя в слезах и молитвах несколько дней, объявила Ренару, что Господь хочет, чтобы она вышла замуж за Филиппа. Собственно, парламент не мог запретить королеве замужество, но только обратиться к ней с петицией, и, пока петиция ожидалась, Ренар решил немного поспрашивать ведущих политиков, что они думают о будущей политике королевы. Гардинер считал, что Мэри должна взять в мужья Кортни, отправить Элизабет в Тауэр, и выжечь ересь из королевства огнем и мечом. Пейджет хмыкнул, что если королева отправит сестру в Тауэр, то не проживет и дня. По его мнению, единственным курсом действий, которые обеспечат Мэри спокойное царствование, было признание Элизабет своей наследницей, если Мэри умрет бездетной. И пусть выходит замуж, за кого хочет. Кортни надо женить на Элизабет, и забыть безумные идеи о возвращении Англии папе и земель аббатствам.

Мэри не понравилось ни одно предложение. Она хотела Филиппа, папу, и не хотела признавать Элизабет своей наследницей. Точка. 8 ноября на заседании совета Ренар сделал королеве официальное предложение от имени принца Филиппа, и попросил однозначного ответа, да или нет.