Вильгельм Руфус - смерть Завоевателя

Время не щадит никого, даже королей-воинов, живущих подвижной жизнью. Летом 1087 года Вильгельм Завоеватель, который в более молодые годы выглядел физически «внушительным», был 60-летним грузным человеком. Всё ещё очень активным, но уже не настолько здоровым, чтобы пережить перегрузки без последствий. История о смерти Завоевателя широко известна - и лжива. Не было споткнувшей лошади, была беспощадная жара того лета, и решающий штурм Манта, столицы Вексена, из которой французский король совершал рейды в Нормандию. Физические усилия в тяжелых доспехах, да при убийственной жаре короля и доканали. Так записал Уильям из Малмсбери. Писавший позже Ордерик добавил к летней жаре жар от пылающего Манта, но и он о лошади не упоминает. У Завоевателя, состояние которого ухудшалось с каждым днем, фатально забарахлили почки, похоже – во всяком случае, такой вердикт вынесли его врачи, не давшие надежды на исцеление.



читать дальшеВообще-то, Вильгельма стали мучать боли в животе уже в 1086 году, что сразу отразилось на состоянии дел в Нормандии. Когда Вексен стал нападать на Эврё, Завоеватель пластом лежал в Руане, глотая лекарства. «Английский король лежит в постели, как только что родившая женщина», - ядовито шутил Филипп Французский. «Ничего, - отшутился Завоеватель, - как только я пройду очищение, то зажгу сто тысяч свечей в его честь». История о споткнувшейся лошади стала циркулировать сразу после взятия Манта – уж очень ужасной была судьба сожженного дотла города, и она просто требовала какой-то легенды о наказании, но правда в том, что пожилой и больной человек свел себя непропорциональным состоянию здоровья физическим усилием в могилу несколько раньше, чем полагалось. Зато он умер как воин.

Завоеватель вернулся в Руан, и вскоре распорядился, чтобы его перевезли в церковь Сен-Эрвэ, где он мог укрыться от шума и суеты дворцовой жизни. Да и священники с монахами, которые должны были очистить его душу перед отбытием в Вечность, были под рукой и в своем элементе. Покаяние короля в грехах действительно заняло несколько часов. «Я родился для войны, и я запятнан всей той кровью, которую пролил», - просто признал Завоеватель. Впрочем, вряд ли его личные грехи были столь многочисленными. Скорее всего, присутствующим приходилось пережидать приступы боли, когда Вильгельм не мог говорить.

Разумеется, он сделал всё то, что делает любой порядочный христианин перед смертью – завещал разные, тщательно обозначенные, суммы денег бедным и церквям, особенно озаботившись тем, чтобы были восстановлены церкви в сожженном им Манте. Он также объявил генеральную амнистию, хотя изначально из неё был исключен Одо, епископ Байё, уж слишком большую угрозу он представлял для порядка вещей. Тем не менее, после просьб своего другого единоутробного брата, Роберта, Завоеватель амнистировал и Одо.
Руфус и Генри были немедленно к нему вызваны. Что касается Роберта, то он, почему-то, именно в тот момент был гостем французского короля, как пишет Ордерик. Как уже указывалось раньше, после смерти матери Роберт перестал показываться при дворе отца, но чтобы узнать о том, чем он все эти годы занимался, нужно читать уже его биографию и хроники Gesta Normannorum Ducum, II. Прибывшим младшим, Завоеватель напомнил, что формально сделал Роберта герцогом Нормандии перед походом на Англию, и это решение остается в силе – Роберт был первенцем, и получил наследственные отцовские земли, и бароны Нормандии давно принесли ему оммаж. Впрочем, все герцогские регалии, от короны до подсвечников, он передал в церковь Сен-Стефан, в Кан. Возможно, просто потому, что не хотел искушать того же Генри и тех, кто не был рад увидеть Роберта Куртгёза на троне герцога Нормандии.

Что касается Англии, не входящей в наследственные земли, то летопись Ордерика звучит несколько кучеряво. Вроде, Завоеватель был уверен, что любое управление Роберта будет управлением плохим, поэтому он, конечно, надеется, что его хороший сын Вильгельм принесет блеск в управление королевством (Англией), но не решается передать это королевство, завоеванное многими грешными деяниями, ни одному человеку, а только Богу, надеясь на Его милость, чтобы те старые грехи не стали бы ещё большим несчастьем в будущем.

Ордерик не был не только очевидцем, по даже современником этих событий. Он писал при Генри I и для Генри I. Поэтому очень легко заподозрить, что несвойстенное Завоевателю самоуничижение и отсутствие прямого указания Руфусу «Англию наследуешь ты» - это желание хрониста потрафить своему монарху. Но я подозреваю, что хитрый норманн просто решил разыграть свою последнюю стратегическую игру с самим Богом. Последняя воля умирающего человека должна была содержать определенные обороты, и признание своих грехов было важной деталью в деле спасения души. Даже если человеку не были свойственны раздумья о Вечности, сами обороты последней воли делали его кающимся философом. Это что касается признания грехов при завоевании Англии.

Что же касается того, что решение о наследовании королевства он передаёт Богу, то Завоеватель сделал именно так самым буквальным образом. Он велел написать письмо архиепископу Кентерберийскому о признании преемника, запечатал, и передал Руфусу с отцовским поцелуем и приказом бросить всё, и немедленно пересечь Ламанш. Для вручения письма адресату. Известие о смерти отца застало Руфуса уже в Виссане.

Говорят, что умер Вильгельм удивительно спокойно. Он хорошо выспался в ночь на 9 сентября, и проснулся под звук колокола.
- Который час? – спросил он.
- Сен-Мэри звонит шесть утра, был ответ.
- В таком случае, я вручаю себя её милости, - сказал Завоеватель. Затем он поднял глаза и руки к небесам – и умер.

Собственно, на этом лепота и закончилась. Очевидно, Вильгельм полагал, что младший сын, Генри, останется в Руане и проведет похороны, а затем вызовет Роберта, чтобы тот принял командование Нормандией. Но отец переоценил приятные манеры младшего сына. Получив отцовское распоряжение на компенсационное наследство в 5 000 фунтов, красавчик Генри поспешил утвердиться в унаследованном, и был таков. Руфус был уже на пути в Англию. Роберт так и не появился. Кажется, он просто не ожидал, что отец не изменит своего распоряжения о Нормандии.

Что делают бароны, когда их предводитель умирает, и рядом нет никого, кто бы мог принять командование? Правильно, скачут во весь опор домой, в свои замки, и готовятся отражать нападения дорогих соседей. Что делают горожане, видящие, как воинские контингенты со всей возможной скоростью покидают их город? Правильно, впадают в панику и истерику. Именно это и случилось в Руане. Каким-то образом, священникам и монахам Сен-Эрвэ удалось восстановить порядок. Но тело Завоевателя надо было подготовить и перевезти в столицу, в Кан. А ни одного человека, кто мог бы организовать эту процедуру, в городе не осталось. В конце концов, некий рыцарь Эрлуин махнул рукой на иерархию, сам нанял бот, и сам организовал транспортировку гроба на бот и в Кан. За свои кровные, к слову.

В Кане, городе столичном, встречать тело Завоевателя вышли по протоколу, но тут в городе начался пожар, и народ кинулся сломя голову его тушить. Тем не менее, хотя бы монахи не впали в панику, и гроб таки внесли в собор. Но приключения покойного Завоевателя просто не могли закончиться таким тривиальным финалом как смерть! Когда поминальная служба была уже закончена, и епископ задал формальный вопрос, все ли присутствующие прощают покойному все нанесенные тем вольно или невольно обиды, один тип вышел вперед и заявил, что, вообще-то, они все тут толкутся на его земле, которую покойный Вильгельм незаконно отдал аббатству. Так что прощать такую наглость покойному он вовсе не собирается, а наоборот - похороны, как хозяин земли, на которой они стоят, он запрещает. Поднялась беготня, в процессе которой выяснилось, что горожанин говорит чистую правду. Потом аббатству пришлось срочно договариваться о подходящей за выкуп земли сумме, искать деньги и платить возмутителю спокойствия.

Наконец, спокойствие было восстановлено, и, под пение церковного хора, гроб стали опускать в склеп, в каменный саркофаг. Но, по-видимому, саркофаг был приготовлен в лучшие дни Вильгельма, а гроб – по меркам погрузневшего и распухшего тела, так что опускающим гроб стало понятно, что в каменный саркофаг он не влезет. Тогда кто-то додумался тело из гроба вынуть, и положить его в саркофаг как есть, но в процессе вытряхивания и уминания в тесном подполье, подгнившие ткани не выдержали и лопнули в районе живота. Наверное, монахи, возившиеся у саркофага, выскочили из склепа одним прыжком, но об этом Ордерик ничего не пишет. Но он упоминает, что конец упокойной службы был несколько смят.

Вообще, Ордерик не был хронистом, враждебным Завоевателю. Напротив, собственно. Но - «его там не было», как говорится, и его патрона тоже, так что полагаться ему для описания данных событий приходилось на имеющиеся в распоряжении истории и анекдоты. Поэтому нельзя на 100% поручиться, что всё на похоронах Завоевателя было именно так. Но то, что вся процедура не была скучной – это точно.