В 1194 году Ричард вернулся из Англии на материк. Беренгария и тут вовсе не кинулась встречать супруга. Её, под эскортом в 200 рыцарей, привёз к Ричарду брат Санчо, который готовился стать очередным Санчо Наваррским. Санчо, несомненно, наблюдавший за тем, как его старинный приятель выпутывается из последствий почти четырёхлетнего отсутствия в своём королевстве, счёл, что альянсу с Англией быть.
читать дальшеСобственно, Санчо хватило успехов Ричарда в Англии, и он ещё до прибытия шурина неплохо повоевал в Нормандии против Филиппа Французского, которого тогда уже стали именовать Филиппом Августом. Летом 1194 года старые друзья встретились после долгой разлуки, и в этой радости факт возвращения Беренгарии в жизнь Ричарда как-то затерялся. Вскоре Санчо уехал, потому что его отец явно умирал, и нужно было сделать всё возможное, чтобы передача власти и коронация прошли без сучка и задоринки – у него были большие и довольно агрессивные планы на будущее.
Что касается Ричарда, то он продолжал весёлую холостяцкую жизнь, никак не реагируя на то, что его жена находится рядом. Пил, охотился или воевал, и таскался. Куда именно таскался – есть противоречащие друг другу версии. Самая любимая многими базируется на романтичной истории о том, что король как-то встретил во время охоты отшельника, который много чего ему наговорил относительно такого весёлого образа жизни. Ричарда хмыкнул и помчался дальше, но потом заболел, и это заставило его вернуться к отшельнику и основательно покаяться. Вот предмет раскаяния как раз и интерпретируется по-разному.
Наверное, нужно снова вспомнить о правиле: кто писал и для кого. Все данные о том периоде в личной жизни Ричарда черпаются из хроник Ригорда, чьим делом жизни было описать царствование Филиппа Августа, Gesta Philippi Augusti. Допустим, Ригорд действительно стал со временем относиться к своему суверену более прохладно. Но мы не знаем причины. И вряд ли факт, что Ригорд охладел к Филиппу Августу, сильно отразился на его отношении к Ричарду Английскому.
Так вот, если верить Ригорду, то отшельник приказал Ричарду помнить "the destruction of Sodom" (гибель Содома) и «воздерживаться от незаконностей» («abstain from unlawful things»). Этот пассаж может означать многое – или ничего «остренького». Учёные до сих пор ломают копья относительно притчи о Содоме. Имелось ли в виду в момент написания именно то, что впоследствии было интерпретировано Реформацией в знакомом нам смысле? По-видимому, нет, но автора притчи уже не расспросишь.
Скорее всего, в отношении к Ричарду речь шла о внебрачных приключениях. Потому что следующий пассаж отшельника не вызывает сомнений. Он призывает короля вернуться к жене, "whom he had not known for a long time, and renouncing unlawful intercourse, [should be] united with his wife" (которую он не знает уже долгое время, и, отказавшись от незаконной связи, воссоединиться с женой».
У меня лично в отношении к этим пассажам из Gesta Philippi Augusti есть несколько вопросов. Во-первых, откуда наставления отшельника Ричарду стали известны Ригорду? Абсолютно точно он не брал на встречу собственного хрониста. Вряд ли, собственно, при нём вообще кто-то был во время беседы. То есть, меня смущает источник записи в хронике Ригорда. Далее, для меня вполне очевидно, что незаконности и незаконная связь (в единственном числе, обратите внимание) – это совсем разные проблемы. Именно в тот момент у Ричарда были сильные разногласия с епископом Линкольна. Прямо скажем, показывающие короля в совсем уж неприятном свете.
Этот епископ, Хью Авалонский/Бургундский, был счастливым обладателем меховой мантии, стоившей около тысячи марок. А у Ричарда была милая манера продавать своим подданным те должности, которые они занимали. И вот король объявил епископу, что тот должен ему 1 000 марок, но может выплатить эти деньги мантией. Епископ прокомментировал, что если король хочет обдирать бедных, то свою тысячу он получит – и послал деньги. Но когда Ричард положил деньги в карман, он потребовал ещё и мантию. Епископ разозлился от подобного шантажа настолько, что немедленно поехал в Нормандию, и прихватил его величество в момент, когда тот только закончил слушать мессу. Кстати, вряд ли их разногласия были именно из-за мантии, потому что придворные, собравшиеся около церкви, говорили Хью, что «не входи – убьёт!». А тот им ответил: «Я его не боюсь».
В общем, епископ, для начала, предложил королю обняться в знак мира и дружбы, на что тот припечатал: «Ты этого не заслуживаешь!». «Ну конечно заслуживаю», - невозмутимо ответил тот. – «Я проделал такой долгий путь, чтобы увидеть своего сына». И просто притянул короля к себе, ухватив за рукава. После этого они удалились за алтарь и переговорили.
- В каком состоянии твоя совесть, сын мой? – спросил епископ.
- Она легка, - ухмыльнулся король.
- И как же это может быть, сын мой, если ты разлучён со своей королевой и неверен ей, если ты отнимаешь у бедных и притесняешь своих подданных? Не слишком ли легко ты ко всему относишься?
Как ни странно, Ричард, вроде, признал свои грехи, пообещал исправиться, и даже сказал, что если бы все прелаты были такими, как епископ Хью, то король и его бароны охотно бы склонили головы перед выговорами.
О мантии не было сказано ни слова. Очевидно, она осталась за Хью.
Что касается именно этого епископа, то он вполне мог себе позволить разговаривать с королём в подобном тоне. Он был сыном легендарного сеньора Авалона. Я предполагаю, что «незаконности», которые отшельник призывал Ричарда прекратить, имеют отношения именно к притеснениям. Да и дальнейшие события намекают, что для Ричарда естественной манерой поведения были эгоизм, бесчувственность и ненадёжность. Проще говоря, он был самодуром, на которого повлиять было очень сложно.
А чем же была та самая пресловутая «незаконная связь» - это большой вопрос. Понятно, что список собственных любовных похождений король не вёл. Слухи… Слухи всегда что-то искажают, в лучшую или худшую сторону, зависит от источника. А уж если речь идёт о персонаже, жившем восемь сотен лет назад, то невозможно даже определить, когда именно какой-то из слухов был запущен в оборот.
Например, история с пажом Блонделем, который искал Ричарда, совершенно случайно проходил мимо какого-то очередного замка, распевая одну из своих песен, и кто-то в замке вдруг эту песню подхватил. Ричард, разумеется. Эта история сильно отдаёт средневековым романтизмом. Верный вассал, король в несчастье, счастливый конец. Действительно, эта история была придумана во второй половине XIII века, и описана в Récits d'un Ménestrel de Reims. Ну, в средние века к подобным историям относились адекватно, как к литературе. Но зияющая прорехами в плане фактов личная жизнь Ричарда не давала покоя историкам и романистам поздних веков. А там, где нет фактов, начинаются фикции.
В XVIII веке Андре Гретри пишет оперу Richard Cœur-de-Lion, в которой активно фигурирует верный паж/менестрель.
В XIX веке Элеанор Анн Порден, абсолютно в соответствии с характером своих сочинений, считала, что Блондель – это, на самом деле, Беренгария, которая искала своего блудного супруга по горам и долам Европы, переодетая в пажа. Комментарии излишни. Впрочем, Порден была поэтессой, а не историком.
Относительно того, что Блондель искал не столько своего сеньора, сколько коронованного любовника, высказалась уже в XX веке новеллистка Нора Лофтс («The Lute Player»). И с тех пор идея обкручивается вплоть до утверждения, что Беренгария и Блондель прямо-таки враждовали и соперничали за любовь Ричарда, и Блондель в этом соревновании выиграл.
Блондель, к слову сказать – вполне реальная личность. Это либо сын, либо отец, носящие имя Жан из Ни. В 1946-м думали, что речь идёт именно о сыне, который женился в 1202 году, и участвовал и в Четвёртом крестовом, и в Альюигойском крестовом. По ассоциации паж-юноша. Но его отец был вместе с Ричардом в Третьем Крестовом, поэтому в 1990-х обсуждалась возможность, что Блондель – это Жан I из Ни. Проблема для легенды здесь в том, что этот Блондель (чрезвычайно популярное в те годы прозвище, кстати) был 1155 года рождения, то есть на момент заключения Ричарда он был не трепетным юношей с пылающим сердцем, а 37-летним закалённым ветераном, которого сложно представить в роли лютниста-менестреля, и тем более – пажа.
На самом деле, хронисты XII века просто констатируют, что вернувшийся на континент в 1194 году Ричард I снова окружил себя старыми знакомыми из прошлого, как мужчинами, так и женщинами, и стал вести привычную ему пьяную и беспорядочную жизнь. Заметьте, никто в те времена не находил странным, что мужчину могут окружать мужчины. Потому что именно мужчины и должны были составлять основное окружение короля-воина.
Что по-настоящему волновало приближённых Ричарда, так это отсутствие контактов с законной женой, которые сводили на нет возможность появления законного наследника. Не то, чтобы все они ненавидели Джона. Многие впоследствии прекрасно с ним сработались. Но новый король – это всегда перекрой подарков и лицензий от короны. Тогда как естественный наследник царствующего короля вырос бы среди окружения короля, и вряд ли в таком случае неизбежный перекрой коснулся бы многих.
Насколько случайно налетел Ричард на охоте на отшельника – можно только гадать. Откуда отшельник был так осведомлён о деталях проблем с наследником и «беззаконностей» можно гадать ещё дольше. Но когда Ричарда всерьёз приложило со здоровьем где-то в районе Пасхи 1195 года, он созвал всех священников и монахов в радиусе 10 миль, и повелел им молиться за его здоровье, обещая исправиться.
И он попытался исправиться. Беренгарии приказали соединиться с мужем и начать плотную супружескую жизнь, и она была вынуждена подчиниться. Что по этому поводу думала сама Беренгария, и насколько в принципе возможно с одно мгновение просто отключить скопившийся за долгие годы негатив – предмет, опять же, для гаданий и предположений.
Похоже, что этот вопрос вообще никого особенно не волновал до самого последнего времени. В качестве палочки-выручалочки вытаскивалась сентенция о сердце любящей женщины, но лично я подозреваю, что дело просто в стереотипе «средневековая женщина» - молчаливое и покорное существо, которому по должности положено терпеть и ждать. Это вряд ли. Беренгария, судя по всему, к этому типу не относилась.
Но приказ короля и мужа – это приказ. И пара была неразлучна около года. Они даже планировали оборудовать один из дворцов в Нормандии под совместную резиденцию. Но – необходимости не возникло. Наследника не получилось, Ричард, несомненно, шпынял супругу из-за невыплаченного приданого, потому что шпынять её брата он не мог. Хотя именно Санчо теперь должен был выполнить условия брачного контракта. Но Санчо был другом и союзником, а Беренгария – просто навязанной, бесплодной женой. И Ричард всё чаще стал избегать её общества, особенно к 1196 году, когда Беренгария стала на него давить в плане помощи жертвам неурожая прошлого года. Он не мог ответить отказом, это было бы слишком скандальным, но тёплых чувств к супруге его вынужденный акт милосердия не добавил. Впрочем, они вместе присутствовали на свадьбе Джоанны и Раймунда Тулузского, но это, пожалуй, и осталось последним мероприятием, где король и королева были вместе.
Беренгарию просто списали со счёта. Военный союз Тулузы, Наварры и империи Ангевинов был теперь связан другими династическими браками – единственную дочь Раймунда VI Тулузского, Констанс, выдали за Санчо Наваррского, а сестру английского короля, Джоан – за Раймунда. Беренгария, не выполнившая своего главного назначения, стала не нужна.
Ей даже не сообщили о смерти мужа. Невероятно, но она узнала о том, что стала вдовой, случайно. Тот самый епископ Хью снова приехал в Нормандию (возможно, чтобы уладить скандал с захватом поместья, принадлежавшего епископу Руана, который был заложником за Ричарда у германского императора, был вынужден заплатить императору 10000 марок, и, вернувшись, обнаружить, что король, обошедшийся ему так дорого, захватил одно из лучших его поместий). Узнав о смерти Ричарда, он поспешил к Беренгарии, чтобы отслужить траурную мессу. Шок королевы хорошо задокументирован.
Не пригласили Беренгарию и в Фонтевро, на похороны её супруга. Главную роль плакальщицы взяла на себя Алиенора Аквитанская, и для Беренгарии, как обычно, не нашлось в этой драме места. Она посетила Фонтевро позже, но для переговоров с кардиналом ди Капуа относительно планирующегося замужества её сестры Бьянки. С другой стороны, возможно, что Беренгарию оставили в стороне от этого события потому, что она в принципе давно не имела ничего общего с Плантагенетами. Жена, никак не участвующая в сборе выкупа своего мужа – это было, как понимаю достаточно исключительно и скандально. Жена, не поспешившая навстречу мужу после его освобождения – это странно, но менее скандально. В конце концов, и в XII веке могло быть так, что супруга присоединялась к мужу только по его приглашению/вызову. Обычно супруги-аристократы вели именно достаточно автономное существование, и жизнь их была полна забот и обязанностей в качестве сеньоров-феодалов.
О Бьянке и ей замужестве я напишу потом, здесь упомяну только, что Беренгария провела при дворе сестры несколько лет, и это был очень весёлый двор. Единственным облаком на горизонте была вечная проблема с деньгами, на что есть причина, от Бьянки и Беренгарии не зависящая. Но дамы не сделали ничего, чтобы проблему хотя бы не усугубить. Они жили настолько экстравагантно, что исповедник Беренгарии был вынужден сделать ей выговор. Неоднократно.
Потом, когда деньги вдруг как-то закончились, Беренгария обратилась к королю Франции, и тот дал ей во владение город Ле-Ман, с правом назначать единовластно своих рыцарей, придворных дам, священников, администраторов и прочее. Более того, интересы Беренгарии до конца её дней свято курировал Ватикан – за «верность Святой Римской Церкви». Не знаю, имелось ли в виду её участие в Третьем крестовом, или другие политические схемы вокруг дома графов Шампани.
Также, не берусь судить Беренгарию относительно следующего. Когда она была королевой, то получала, разумеется, «золото королевы» - 10% от всех податей, которые Ричард наложил в своём королевстве на евреев. Известно, что Беренгария теребила супруга, когда у неё была к тому возможность, на предмет помощи бедствующим и бедным. Но она ни в какой момент не считала, что должна как-то защитить не только христианских подданных Ричарда. Это ещё не говорит о ней плохо – мало кто евреев в те времена защищал, и дело здесь не только и не столько в вере, а в процентах, которые евреи-ростовщики начисляли на занимаемые деньги. То есть, логика в ситуации была: вы наживаетесь на нас, мы наживаемся на вас. Раймунд Тулузский, кстати, весьма и весьма оберегал и защищал евреев в своём графстве, но это лишь добавляло негатива к его портрету в глазах современников. Но Раймунд был исключением, а Беренгария – стандартным продуктом своей эпохи.
Но вот когда «бывшая королева Англии», как она себя теперь называла (не вдовая, а именно бывшая), стала распоряжаться в Ле-Мане, то её действия говорят уже о её личных сантиментах. Допустим, когда она жертвовала крупные суммы ордену доминиканцев, основной миссией которых было обращение евреев в христианство, она могла думать, что спасает заблудшие души. Но вот как объяснить конфискации земель, домов и виноградников? Их Беренгария не раздавала бедным, ими она награждала собственных придворных. И это не смотря на то, что её собственный исповедник был известен, как борец против антисемитизма.
И всё-таки, Беренгарии удалось оставить в истории индикацию своего истинного отношения к Ричарду. Она отказалась быть похороненной в Фонтевро. Её похоронили в аббатстве Л’Ипо, в основании которого она принимала участие.
Третий крестовый - люди и судьбы/6
В 1194 году Ричард вернулся из Англии на материк. Беренгария и тут вовсе не кинулась встречать супруга. Её, под эскортом в 200 рыцарей, привёз к Ричарду брат Санчо, который готовился стать очередным Санчо Наваррским. Санчо, несомненно, наблюдавший за тем, как его старинный приятель выпутывается из последствий почти четырёхлетнего отсутствия в своём королевстве, счёл, что альянсу с Англией быть.
читать дальше
читать дальше