Трудно сказать, какой бес попутал Кромвеля пуститься в лирические восхваления прелестей Анны Клевской, которую он в жизни не видел. Вряд ли сэр Томас даже задумывался над тем, какого типа женщины королю нравились. Впрочем, невест для Гарри вне его королевства оказалось не густо, так что и задумываться было не о чем.
читать дальшеУже первый взгляд любого царедворца, знающего короля, на Анну Клевскую оценил бы безнадежность предприятия. Анна выглядела старше своего возраста, но само по себе это короля бы не отпугнуло. В обозримой до 1540 года истории он с молоденькими девушками не путался. Да и вообще, по сравнению с прочими коронованными властелинами Европы английский король выглядел чуть ли не монахом. Вряд ли отпугнула бы его смугловатая кожа невесты – Анна Болейн была отнюдь не Белоснежкой. Но эти штрихи, вместе с крупным и расширяющимся к кончику носу, общим мрачным выражением лица, оспинками на щеках, вместе со скучным и неуклюжим видом, вызвали у короля мгновенное отвращение. В общем, на свой портрет дама была не похожа.
После того, как король подхватился внезапно нагрянуть к неторопливо движущейся невесте и получил от увиденного эмоциональный шок, Кромвелю досталось крепко, причем досталось даже в плане физическом, что довольно унизительно для человека его статуса и его возраста. Большой Гарри, внезапно понявший в полной мере, в какой ловушке он оказался, своего главного советчика просто поколотил. Учитывая размера короля и убойную силу его рук, можно с уверенностью сказать, что полностью контроля его величество все-таки не потерял, иначе сэра Томаса из кабинета Гарри вынесли бы в ближайшую часовенку – отпевать.
Впрочем, в тот момент ничего нельзя было исправить. Свадьба уже была назначена на 6 января 1540 года, уже готовились торжества, уже всё было расписано тем же Кромвелем – вплоть до того, как должны быть одеты придворные. Король на глазах своих подданных вел себя прилично, полностью соблюдая протокол и выжимая из себя любезность. Почувствовала ли Анна, что ее грядущий супруг видеть ее не может? Возможно, нет. Пусть она выросла в условиях культурного двора и дурочкой, разумеется, не была, братца будущая королева Англии боялась больше, чем короля Англии, и это уже говорит о многом. Скорее всего, девушка не была избалована приветливостью обращения. Но и она повела себя на людях так, как подобает вышколенной принцессе, так что официальная часть встречи короля со своей невестой прошла идеально.
Оставшись со своими, Гарри снова начал бесноваться. Ему всегда нравились не слишком высокие, пухленькие, страстные, умные, изящно ведущие себя женщины с изюминкой. Анна была простовата, тяжеловесна, и даже если она обладала умом (позже выяснилось, что обладала, хотя бы практическим), то показать этого не могла – с королем у них общего языка не было. Кромвель, не потерявший ни грамма самоуверенности, утихомирил короля рапортом, что император Чарльз был более чем тепло принят королем Франциском на пути в Гент. Так что лучше показать этим интриганам, что Англия вовсе не изолирована политически, и брак с принцессой Клевской был именно политической декларацией. Плюс, Англия нуждалась в «запасном» наследнике престола.
Король все это знал, конечно. И даже поблагодарил Кромвеля за заботу о государстве. Но не стоит забывать, что в тот период Гарри уже имел, благодаря тому же Кромвелю, настолько большую свободу решать самостоятельно вопросы о судьбе нации, что ему казалось совершенно невыносимой невозможность решить вопрос, который касался лично его наиболее интимно. Вопрос о том, кто будет делить с ним постель. «Бедняк счастливее принца, - стонал он. – потому что принцу приходится брать то, что ему приносят другие, а бедняк выбирает сам». «Неужели я должен сам надевать на себя это ярмо?!» - спрашивал он Кромвеля. Ярмо, конечно, пришлось надеть, и это неприятнейшим образом стало ассоциироваться у короля с Кромвелем.
Ничего хорошего из этого, конечно, не вышло. На следующее после свадьбы утро именно Кромвелю пришлось выслушивать злые комментарии короля самого интимного свойства. Ни о каком «запасном» принце речь идти не могла. Король был, все-таки, не племенным жеребцом, а обычным человеком с обычными человеческими чувствами, и именно с этой своей женой никаких интимных отношений он иметь не мог – слишком сильным было отвращение. Но кулисы нормальной брачной жизни, все-таки, поддерживались. Более того, он не мог не наградить Кромвеля за организацию королевского брака. И 17 апреля 1540 года сэр Томас стал графом Эссексом и Лордом Гофмейстером. Теперь его полный титул звучал как «граф Эссекс, вице-регент и Великий Гофмейстер Англии, хранитель Малой Печати, канцлер Казначейства и Судья королевских лесов».
К тому моменту Кромвель уже точно знал, что его падение неизбежно. Слишком много власти сконцентрировалось в его руках, слишком много ответственности эта власть принесла, слишком много могущественных врагов сотворила. Еще в 1538 году, увидев, как лихо его величество уничтожил тех, с кем был связан родством и многолетней, еще со времен юности, дружбой, Кромвель собрал всех, кто относился к его хозяйству, за кого он нес личную ответственность. Напомнив им о том, на какой «скользкой поверхности» их благодетель находится, Кромвель призвал всех к осторожности и внимательности – ведь любой поступок любого члена его «фамилии» мог быть обращен против него.
Он отослал домой всех несовершеннолетних, которые служили при его дворе, всех мальчиков-певчих, дав каждому по 20 фунтов в качестве старта самостоятельной жизни. Он потихоньку распределил некоторое количество денег и земель между служащими и родичами, потому что знал, что в случае его падения всё его состояние будет конфисковано в пользу короны.
Теперь, находясь в зените славы и получая ежедневно сотни писем, выражающих полнейшую преданность самых разных людей, он не сомневался, что час его падения совсем близок. Титул графа Эссекса всегда принадлежал аристократам, и титул Лорда Гофмейстера с 1526 году принадлежал де Верам. Реакция знати на то, что оба титула в один день были даны «выскочке» была предсказуемой. И недооценивать ярость английских лордов Кромвель был не склонен.
Не говоря уже о том, что его бывший заклятый друг Норфолк теперь решительно и открыто перешел в лагерь Гардинера, в лагерь противников религиозной реформы. Для человека, знающего, что Норфолки всегда выступают на стороне короля, ситуация была яснее ясного. Политика снова сделала поворот, и Кромвелю никогда не простят разгона и разрушения монастырей, потому что именно его имя с этим ассоциировалось. Ну и что, если он только выполнял приказы короля. Король был неподсуден для своих подданных, а козел отпущения был нужен.
В марте 1540 года Гардинер устроил для короля в своем дворце роскошный обед. То ли случайно, то ли не очень, король вдруг обратил внимание на одну молодую девицу как раз в своем вкусе: каштановые волосы, умеренная пухлость, непомерная, хихикающая живость, и элегантный наряд во французском стиле.
Веселая красотка оказалась очередной племянницей герцога Норфолка, который и сам знал толк в женщинах, и понимал, какой тип женщин привлекает короля. Собственно, сама встреча могла быть и случайностью. Катрин Говард включили в штат двора Анны Клевской, и если участь, что король избегал встреч с нежеланной женой, он вполне мог раньше Катрин и не видеть. С другой стороны, для опытного царедворца устроить танцы так, чтобы именно эта барышня оказалась в центре всего, было делом элементарным.
Вряд ли кто планировал что-то серьезное. Юная Катрин в свои 18 была, что называется, «цветущей розой без шипов», по мере сил старающейся зацепить себе при дворе мужа или покровителя, который обеспечит ей приятный и необременительный брак. Скорее всего, Норфолк с Гардинером просто хотели сделать королю приятное, поддержать его самоуважение в интимной сфере, которое в данный момент, с отвратительной ему женщиной, было на нуле если не ниже. Расчет был прост до неприличия: плохой Кромвель против хороших Гардинера и Нарфолка. Кто же знал, что король дозрел до чувства, выходящего за грани флирта. Кто же знал, что он потащит Катрин со всем ее прошлым под венец, и положит этим начало многим трагедиям.
А ведь следовало бы догадаться. Его величество в своем четвертом браке был отчаянно несчастен, причем приключилось с ним это в довольно уязвимый для мрачности момент. Ему было за 40, полученные на турнирах увечья стали давать о себе знать, особенно потому, что короля разносило, как на дрожжах. Будущее казалось ему беспросветным, и вот в этой-то беспросветности зазвучал смех Катрин Говард. К тому же, она была действительно доброй девицей, наверняка старающейся доставить своему суверену радость всеми доступными ей способами – благо, неопытной малышкой она не была, и с капризными мужчинами имела дело и раньше. И король был ей благодарен. Никого и никогда он так не осыпал подарками, как Катрин и (разумеется) ее родню.
К Пасхе 1540 года Кромвель получил от короля четкое задание: он на него ярмо навесил, ему это ярмо и снимать. «Но как?», - беспомощно разводил сэр Томас руками, панически соображая, что сейчас дела его по-настоящему плохи. Король со своей новой подружкой встречались во дворце Гардинера, и этот враг Кромвеля видел короля ежедневно, в почти домашней обстановке. Впрочем, к всеобщему счастью, Анна Клевская оказалась дамой разумной, и склонной к компромиссу.
Но Гардинер был слишком опытным интриганом для того, чтобы поставить все на одну карту.
Томас Кромвель - 20
Трудно сказать, какой бес попутал Кромвеля пуститься в лирические восхваления прелестей Анны Клевской, которую он в жизни не видел. Вряд ли сэр Томас даже задумывался над тем, какого типа женщины королю нравились. Впрочем, невест для Гарри вне его королевства оказалось не густо, так что и задумываться было не о чем.
читать дальше
читать дальше