Последняя месса Мэри Тюдор

К январю 1558 года Мэри была убеждена, что она беременна. Она не торопила события, она ждала полгода, чтобы быть уверенной – но ее живот рос, и она чувствовала, как бьется там пульс. Особенно сильно он чувствовался, когда она лежала на боку. Сомнений быть не могло, и она известила мужа. Филипп выразил радость, но послал в Англию графа Фериа, чтобы тот увидел положение вещей своими глазами. Граф в своем рапорте был полон скепсиса.



читать дальшеК концу марта Мэри сделала завещание. Корона должна была перейти к ее ребенку, а Филипп назначался регентом при принце или принцессе. Но судьба нанесла ей последний удар: скоро она поняла, что носит в своем животе не жизнь, а смерть. У нее были боли, ее лихорадило, ей было тяжело дышать. Но на ней по-прежнему лежали все дела королевства, и в глазах окружающих она видела не сочувствие, а досаду, что из-за ее слабости эти дела скапливаются на рабочем столе.

У Филиппа, разумеется, были все причины для досады и тревоги: в апреле Мария Стюарт стала женой дофина Франции, и, в случае смерти Мэри, которая упорно медлила назвать сестру своей наследницей, получила бы корону Англии. Даже если парламент решил бы следовать завещанию короля Генри, и назначил бы королевой Элизабет, не было никакой гарантии, что при протестантской королеве Англия останется союзницей Испании, ведь все права Филиппа в этой стране заканчивались со смертью Мэри.

Филипп послал графа Фериа к Элизабет, с очередной просьбой о дружбе и согласии на замужество с герцогом Савойским, на что Элизабет снова ответила отказом. Ей совершенно не был нужен муж: в Хатфилд уже собралась большая часть придворных, потому что Мэри подписала, наконец, передачу короны сестре (текст завещания здесь: www.tudorhistory.org/primary/will.html ). Элизабет стала королевой, хотя ее сестра еще была жива. Мэри умерла утром 16 ноября 1558 года, успев в последний раз услышать мессу.

Через 6 часов после смерти Мэри, Элизабет была провозглашена королевой в парламенте, лондонцам и олдерменам города. Начались торжества.

Филипп по-своему грустил о смерти жены. В письме сестре он пишет: «Можешь вообразить, в каком я состоянии. Такое впечатление, что у меня забрали всё сразу. Да примет Бог ее в славу свою. Я сожалею о ее смерти, мне будет ее не хватать».

Филипп не преувеличивал. В течение нескольких недель от потерял отца, тетушку (Маргариту Фландрскую) и жену. Даже пылкий Реджинальд Поль пережил свою королеву всего на несколько часов. Закончилась целая эпоха. Впрочем, хозяйственность не изменила Филиппу и в печали, он распорядился, чтобы граф Фериа представлял его на похоронах, и озаботился получением драгоценностей, завещанных королевой своему мужу.



Мэри начали готовить к погребению почти сразу после смерти. Ее сердце и внутренности были извлечены под наблюдением врача, дающего заключение о смерти. Тело было набальзамировано и помещено в свинцовый гроб. Три недели должен был стоять этот гроб в палатах Сент Джеймса, убранных в траур. Фрейлины молились о ее душе, мессы служились, а ночами палаты освещались свечами. С Мэри прощались по канону, честь честью. Теперь, когда она умерла, и когда все чувствовали, что настали совсем новые времена, умершую королеву начали жалеть.

фрагмант деревянной статуи, изображающей Мэри. Статуя "была королевой" те 3 недели, которые длился траур.

Сами похороны были католическими и очень дорогими. Никаких сюрпризов или нарушений канона не было, но без небольшого скандала не обошлось. На траурной мессе епископ Винчестерский Джон Вайт, присутствовавший при смерти королевы, читал проповедь. «Если бы ангелы были смертны, я бы сказал, что ее уход напоминал уход ангела, а не земного существа», - сказал он. «Она была дочерью короля, она была сестрой короля, и она была женой короля. И она сама была Королем по титулу. Что она выстрадала на каждой ступени, ведущей к короне, я не хочу описывать. Я только скажу, что если Богу хотелось испытать ее терпение, она выдержала испытыние. В ее сердце была любовь, преданность и верность. В этой церкви она обручила себя с королевством, с верой и верностью надев кольцо на свой палец, которое она не снимала никогда и ни при каких обстоятельствах. Она никогда не нарушала своих обещаний. Она была милосердна к своим гонителям. Она была полна сочувствия к обездоленным и гонимым. Она восстановила больше, чем кто бы то ни было в этом королевстве. И в ее сердце было больше Бога, чем в любом другом»

Епископ закончил речь словами из Экклезиаста: «Я приветствую мертвых, которые мертвы, больше, чем живых, которые еще живы». Для преемницы Мэри у епископа нашлось лишь пожелание править мирно и спокойно, если Бог того захочет. За эту проповедь епископ на следующий день был заключен под домашний арест по приказу Элизабет, и вскоре был лишен епископата.

Элизабет не теряла времени. Эпитафия, на следующий день распространившаяся по Лондону, была изъята, ее автор, Ричард Лент, попал в тюрьму за издательство печатной литературы без дозволения, а сама эпитафия была дополнена строками, восхваляющими новую королеву, и напечатана в этом виде. День смерти Мэри был объявлен днем воцарения Элизабет, и стал днем празднования и благодарения. Молитвы возносились за королеву, спасшую людей от войны и гнета, вернувшую мир и истинную религию, и подарившую королевству свободу.

Джон Нокс, протестант-фанатик, заклеймил покойную королеву, как «ужасного монстра Иезавель», описывая ее правление как время, когда англичане были загнаны под ярмо сатаны и его министров, гордых испанцев. Нокс утверждал, что женщина вообще не может быть правителем, поскольку по природе своей слаба, хрупка, нетерпелива, развратна и глупа, и что женское правление противно порядку, закону и равенству. Надо сказать, что Нокс очень скоро притих, потому что в Англии уверенно начала править женщина, а из эмигрантской нищеты домой, в Англию, Кноксу очень хотелось.

Джон Фокс окончательно раздавил своей «Книгой Мучеников» репутацию Мэри, хотя такую цель, возможно, и не ставил, он писал о христианских мучениках вообще. И поколения людей на протяжении 450 лет постепенно сформировали об этой королеве представление, не имеющее ничего общего с оригиналом. Ее полуиспанское происхождение и испанский муж породили легенды об инквизиции и пытках, о порабощении Англии испанцами, от которого добрых англичан избавила великолепная Глориана, королева Елизавета. Елизавета присвоила себе мотто Мэри, «Истина – дочь Времени» (Veritas Temporis Filia), и даже короновалась она в коронационном платье сестры, под которым только рубашка было новой, да рукава другими.



А позже она разделила и саркофаг с Мэри, по желанию короля Джеймса, который снабдил его многозначительной надписью: «Partners both in throne and grave, here rest we two sisters, Elizabeth and Mary, in the hope of one resurrection». На саркофаге изображена только Элизабет.



Хочу только прибавить в заключение, что Мэри упорно не признавала права Элизабет на трон не по тупости, не по здобе и не из фанатизма. Она могла рассматривать сестру политической соперницей только до кризиса 1555 года, после которого стало понятно, что продолжить наследование короны династически, через наследника, не получится. После этого началась, скорее всего, искуссная интрига, целью которой было то, чтобы Элизабет попала на трон не по какому-то завещанию, а была буквально вознесена на трон волей англичан. Но это у же другая история, история Элизабет, которая никогда не сделала ни одного жеста благодарности в сторону памяти сестры.