Елизавета I - казнь Марии Стюарт

Во второй половине дня 7 февраля 1587 года графы Кент (Генри Грэй) и Шрюсбери (Джордж Тальбот), в сопровождении сэра Эмиаса Полетта и его помощника сэра Дрю Друри, поднялись в апартаменты Марии Стюарт, чтобы сообщить ей о грядущей казни. Ей зачитали патент на казнь. Никакой реакции со стороны Марии не последовало. Разумеется, она ожидала такого развития событий. Но это не значит, что подтверждение этих ожиданий ее не потрясло.



читать дальшеПришла в себя Мария поразительно быстро. Молчание, бесстрастность, пустой взгляд – и вот уже лоб пересекает морщина, и королева елейно-вежливым голосом осведомляется, разделит ли она судьбу Ричарда II. «Не бойтесь, мадам. Вы находитесь во власти христианской королевы», - ответил ей с достоинством Друри. Он-то точно знал, что в рамках христианских добродетелей королеву, в данном случае, почти самовольно удержали ее подданные, но лицо надо было держать.

Мария тоже решила держать лицо. «Я не думаю, что английская королева может приговорить меня к смерти, потому что я не подчиняюсь английским законам и английской юрисдикции», - ответила она. «Но, поскольку ей захотелось поступить именно так, то я встречу смерть с радостью, поскольку не заслуживает небесных радостей душа, если тело не перенесет одного удара палача. Поэтому, я благодарю вас за новости, которые вы мне принесли. Вы доставите мне глубочайшую радость, избавляя меня от мира, из которого я буду рада удалиться. Мира, где я никому не нужна и никому не дорога».

На этом, собственно, естественная, правдивая реакция Марии Стюарт на известие о том, что ей предстоит умереть на плахе, закончилась. Дальше начался грандиозный спектакль «казнь королевы», где она сыграла главную роль, и сыграла блестяще.

Она набожно перекрестилась, и произнесла свой официальный ответ вестникам смерти: «Я абсолютно готова и рада умереть и пролить кровь ради Господа Милосердного, моего Спасителя и Создателя, и ради католической церкви, защищая ее права в этой стране». Граф Кент нарушил торжественность момента, заметив, что «ваша жизнь была бы смертью для нашей религии, тогда как ваша смерть станет ее жизнью». Затем она выразила желание увидеть своего альмонария, исповедника и стюарда. По какой-то причине, встретиться с альмонарием, Камиллом дю Пре, ей не удалось. Вроде бы, отказ исходил от него, хотя не могу сказать, почему он так себя повел.

Затем Мария легко поужинала, выпила за здоровье своих служащих, и закрылась ото всех на час. Чтобы помолиться наедине, или чтобы поплакать – кто знает.

Вечером она написала завещание, назначив исполнителями герцога Анри де Гиза, епископа Росса (Джона Лесли) и архиепископа Глазго (Джеймса Битона). Ее последнее письмо на три страницы, написанное каллиграфическим почерком, было адресовано королю Франции. Вот в этом письме и содержалось ее политическое завещание: она – жертва тирании англичан, она умирает за дело католиков, и единственное, чего она боится, это невозможность заявить свое кредо на помосте перед плахой палача, потому что ей наверняка не дадут этого сделать. Пусть его величество помолится за нее.



Потом, с чувством выполненного долга, Мария отправилась спать, и, по утверждению ее фрейлин, действительно заснула, и спала до шести утра, пока ее не разбудили. Ведь было бы невежливо опоздать на собственную казнь, назначенную на восемь часов. Она надела платье из черного сатина поверх юбки из красного вельвета. На голову она накинула, поверх белого чепца, белую вуаль. В восемь утра в ее дверь постучал шериф.

В большом холле Фотерингей Кастл ее ожидал Эндрю Мелвилл, ее стюард, стоящий на коленях. «Не печалься но радуйся, добрый слуга, - сказала ему Мария, - ибо ты увидишь Марию Стюарт свободной от всех ее печалей… Скажи им, что я умерла верной своей религии, истинной женщиной Шотландии и Франции. Пусть Бог простит тех, кто долго желал моей смерти и жаждал моей крови…»
Затем она повернулась к графам Кенту и Шрюсбери, и попросила их, ради всего женского рода, дозволить всем ее слугам и служащим присутствовать на ее казни, и быть свидетелями того, с каким достоинством их королева примет смерть. Кент немедленно ей отказал, мрачно заметив, что не собирается потакать всяким «предрассудкам», типа окунания платочков в королевскую кровь.



Вот такого отказа Мария в свой последний час принимать не собиралась. Она горько и громко разрыдалась, и дала понять, что силы ее оставили, и ноги не держат, и что стражникам придется просто варварски тащить ее на плаху силой.

Кенту пришлось уступить. Сторговались они на «полудюжине самых дорогих ей мужчин и женщин». Мария выбрала своего врача, стюарда Мелвилла, своего хирурга, аптекаря, «еще одного старика», и двух фрейлин. Надо сказать, что выбор ее не был случайным – медики были иностранцами. После ее они должны были покинуть Англию и рассказать всей Европе о том, как Мария встретила смерть. А врачу предназначалось еще и доложить во Франции о событиях, предшествовавших казни.

«Сделано, - сказала Мария. – А теперь – вперед». А впереди был эшафот высотой в пять футов, задрапированный в черное. Он был построен вдоль огромного камина, в котором ревело пламя. На одной стороне платформы, застеленной соломой, было деревянное кресло. На другой – плаха, к которой был прислонен топор. Палач и его помощник были одеты в черное, на них были также белые передники. Лица их закрывали маски. Зал был полон: местные джентри, их друзья, родственники и знакомые из соседних графств – все прибыли увидеть историческое событие, казнь королевы. Очевидно, сохранить секрет не удалось. Если многомудрый Уолсингем вообще хотел сохранить казнь Марии Стюарт в секрете.



Мария медленно поднялась на эшафот, церемониально поддерживаемая двумя стражниками. Там она уселась в кресло. Смертный приговор был зачитан, католики из присутствующих выкрикнули «Боже, спаси королеву». Сама Мария вид имела совершенно спокойный и отрешенный. В принципе, в этот момент еще могло быть оглашено помилование. Но Мария, разумеется, ничего подобного даже не ожидала.

Очевидно, проповедь декана Ричарда Флетчера была необходимой частью церемонии. Да, это было до невозможности глупо, проповедовать человеку, провозгласившему себя мучеником католической веры, на протестантский манер. Мария несколько раз прерывала его словами «господин Декан, не утруждайтесь, потому что я считаю себя верующей в древнюю католическую и римскую религию, ради которой я, с помощью Бога, пролью свою кровь».

С другой стороны, можно понять и тех, кто планировал казнь: торжественность момента надо было каким-то образом отметить. Католическую молитву читать было просто нельзя – не из-за религии, а из-за того, чтобы не создалось впечатление, что человека казнят за его религиозные убеждения. Ничего, кроме протестантской проповеди, не оказалось под рукой. Но Мария-то, как раз, хотела позиционировать себя мученицей за веру, отсюда ее демарши во время проповеди.

На эшафоте шотландской королевы происходил очередной раунд политической битвы. У декана не хватило ума просто откланяться, развести руками и удалиться. Нет, этот человек опустился на колени и начал молить Бога за спасение души Марии. А та, хорошо поставленным голосом, начала читать молитвы на латыни. Вся шестерка ее сопровождающих, стоявших вокруг кресла, вторили молитвам Марии, рыдали, всхлипывали, чуть не били себя в грудь кулаками, и совершенно заглушили одинокий голос Флетчера.

Короче говоря, трагедия быстро превращалась в балаган. Мария поняла это, и взяла бразды в свои руки: теперь она соскользнула с кресла, опустилась на колени, и начала громогласно возносить молитвы на чистом английском, моля, чтобы ее сын был обращен в истинную веру и занял полагающийся ему трон Англии. Затем она сжала распятие из слоновой кости, которое висело у нее на груди, взмолилась к святым, чтобы они отвратили проклятия от Англии, «этого неразумного острова» (”this silly island”).



Потом палач и его помощник преклонили колени перед своей будущей жертвой, и попросили прощения (нормальный церемониальный момент). Мария ответила, что прощает их от всего сердца, потому что она надеется, что смерть освободит ее от всех ее проблем. Затем пришел черед фрейлин помогать палачу раздевать жертву. Мария сухо пошутила, что еще никогда не имела таких слуг, и еще никогда не раздевалась перед такой компанией. Палач, сняв с нее медальон, поднял его в руке в знак того, что все украшения жертвы, имеющиеся на ней в момент казни, принадлежат ему (тоже традиция), но Мария покачала головой и сказала, что именно медальон она уже подарила одной из фрейлин.

Все видели, что на королеве красная нижняя юбка. Но когда все верхние одежды были с нее сняты, толпа ахнула: вся нижняя одежда Марии была кроваво-красного цвета, цвета мучеников-католиков. Мария преклонила колени на бархатную подушку перед эшафотом, Джейн Куннеди взяла белое полотно с вышитым золотом Corpus Christi, трижды поцеловала его, и завязала Марии глаза. Мария начала читать In te Domino confido me confundar in eternum, постепенно наклоняя голову вперед, пока та не коснулась плахи. Помощник палача убрал ее руки, после чего она распростерла их в сторону, выкрикнув несколько раз In manus tuas, Domine, commendo spiritum meum.

Было одиннадцать часов утра 8 февраля 1587 года.

Граф Шрюсбери подал знак палачу.



Палач поднял топор и обрушил его со всей силой на шею Марии Стюарт. И ударил неудачно. Очевидно, жертва была, все-таки, оглушена до бессознательного состояния, потому что осталась неподвижной. Второй удар почти удался. Марии не везло в жизни, ей не повезло и в смерти – только с третьего удара палачу удалось отделить голову от тела.

Но и это было еще не все. Как водится, палач поднял голову за чепец, и показал ее публике, выкрикнув «Боже, спаси королеву!». Внезапно голова выскользнула из его хватки – в руке остался только чепец и рыжий парик. Голова королевы, седая и остриженная так коротко, что казалась лысой, покатилась по эшафоту. Что испугало публику больше всего, ее губы продолжали шевелиться.

Граф Шрюсбери разрыдался.

Толпа хранила гробовое молчание, слишком потрясенная для того, чтобы как-то среагировать.
Декан Флетчер спас ситуацию, как смог. Он выступил вперед и выкрикнул: «И так погибнут все все враги королевы!»

Граф Кент поддержал его своим «таким будет конец всех врагов королевы и Евангелия!».

Но люди просто молча и быстро покидали страшное место.

А собачонка королевы, скай-терьер Геддон, действительно была. И действительно пряталась в одеждах Марии Стюарт. Ее нашли палач с помощником. Звереныш не желал ни в какую покидать свою госпожу, был совершенно очумевшим от испуга и запаха крови, пропитавшей его шерстку. «Собаку унесли и вымыли» - написано в отчете о казни. Прислугу королевы собрали под присмотр Мелвилла. Вся одежда королевы и ткань, покрывавшая эшафот, были немедленно сожжены. Тело во что-то завернули и унесли в подвальные помещения, где аптекарь Стамфорда, с двумя учениками, его набальзамировал. Сердце и внутренние органы Марии были захоронены шерифом Нортхемптоншира в пределах замка.