Я и не знала, что такой мьюзикл существует. А он существует, оказывается, давным-давно, и недавно его поставили в театре Тампере. Звучит своеобразно, но выходит ещё интереснее, если послушать и местную версию, и родную, англоязычую. Очень зрелищно:
Подготовка к коронации началась довольно поздно, если учесть, какое значение эта короноция первого короля новой династии имела. Скорее всего, причина была в том, что весь сентябрь Лондон выкашивала новая хворь, потовая лихорадка, которая отчего-то выбирала своими жертвами именно мужчин, и именно из высших сословий. Комитет по подготовке к коронации собрался, таким образом, менее чем за две недели до события, 19 октября. Возглавили его граф Оксфорд, заслуженно ставший главной фигурой при дворе нового короля, и сэр Эдвард Кортни, граф Девон, который участвовал практически во всех заговорах против Ричарда III. Ничего личного – просто он был заклятым ланкастерианцем. Если бы только сэр Эдвард знал, какой получится при новом режиме судьба его единственного сына и наследника! Но, к счастью, никому не дано знать будущее, и граф Девон на 19 октября имел все основания чувствовать энтузиазм по поводу коронации графа Ричмонда королем Генри VII.
читать дальшеЗа материальное обеспечение зрелища отвечал новый сенешаль королевского двора, барон Роберт Виллоуби де Брук и барон Латимер. Первым делом, за работу усадили более двадцати портных и более дюжины скорняков, для пошива коронационных нарядов для короля и его придворных. Известно, что граф Оксфорд размахнулся на одеяние из алого бархата, на которое ушел 41 ярд (37 метров) материала! Казне это обошлось в симпатичную сумму £ 61 10s (стоимость 43 лошадей, или заработок квалифицированного работника за 2050 дней). Трудно себе представить одеяние, на которое ушла такая прорва материала, но ведь и на крест на знамени св. Георга ушло 6 ярдов алого бархата! Гулять так гулять! Хотя рациональное начало было свойственно этому королю уже тогда – из Ноттингема в Лондон доставили две телеги одежды и драпировок из дворца Ричарда III. Тем не менее, общая стоимость церемонии коронации всё равно была чудовищной - £ 1,506 18s 10d.
19th-century drawings of monumental effigy of Robert Willoughby, Callington Church, Cornwall. He wears the collar of the Order of the Garter and his head rests on the crest of Willoughby a Saracen's head, couped at the shoulders, ducally crowned, and with earrings
За несколько дней до коронации, 27 октября, после обеда с архиепископом Кентерберийским в Ламбете, Ричмонд отправился в королевские покои Тауэра, «riding after the guise of France with all other of his nobility upon small hackneys, two and two upon a horse». На следующее утро, после мессы, он произвел в герцоги дядюшку Джаспера, которой ранее уже был назначен вице-королем (лейтенантом) Ирландии. Любопытно, что Джаспера сопровождали герцог Саффолк (Джон де ла Поль) и граф Линкольн (старший сын герцога, которого, по этому случаю, освободили из заключения. Назначение было чрезвычайно церемонным, с торжественной передачей зачитанного перед королем патента, со всей подобающей атрибутикой. После этого, на всех официальных церемониях и в официальной корреспондениции, Джаспер стал упоминаться как «The high and mighty prince, Jasper, brother and uncle of kings, Duke of Bedford and Earl of Pembroke».
Вообще, вся церемониальная часть правления династии Тюдоров является творением одного автора – леди Маргарет Бьюфорт, матери Генри VII (хотя я лично, несмотря на все старания, так и не нашла этого свода церемониальных процедур). У нее было время вымечтать и обдумать, как именно власть её сына будет выглядеть со всех сторон – как подданных, так и послов и придворных, и даже членов семейства. Она видела своими глазами, каким хаосом был двор Генри VI, и как негативно эта хаотичность влияла на восприятие всего правления даже ближайшими придворными. Она также была свидетелем той блестящей рациональности и слаженности, с которыми оперировали королевские хозяйства Йорков. И, будучи женщиной чрезвычайно умной, понимала, что двор её сына (особенно, в самом начале) будет местом, уязвимым для заговорщиков гораздо больше, чем двор Эдварда IV и Ричарда III, которые сами были ещё и выдающимися бойцами, способными самостоятельно отбиться даже от небольшого отряда. Её сын подобного уровня и близко не имел, и, лишенный интенсивного боевого обучения с самого детства, иметь не мог. Именно из этих соображений были построены многоступенчатые ритуалы допуска к персоне короля. Могу предположить, что в некоторых моментах сыграла свою роль и тяга леди Маргарет (унаследованная её сыном) к приватности.
Если сам Генри VII что и привнес во внешние проявления придворных церемоний, так это решительное вовлечение йоркистов в дела своего режима с самого начала. Возможно, это решение было правильным, потому что подавляющее большинство сторонников Белой Розы всё-таки адаптировалось к новым условиям, и стало сотрудничать с новым королем. Собственно, на это Генри VII и уповал, ведь альтернатива – правление при помощи узкого круга проверенных соратников, была бы худшей из всех возможных. Вторым интересным моментом, автором которого тоже являлся, практически наверняка, сам Генри VII, стала введенная с самого начала практика действовать только при помощи закона, избегая креативных толкований ситуаций. Распоряжения и циркуляры стали сыпаться из королевской канцелярии на головы подданных ещё до коронации, и поток их будет со временем только увеличиваться.
Кстати, титул герцога Бедфорда достался дядюшке Джасперу не случайно. Предыдущим Бедфордом, корого люди хорошо помнили, был Джон Бедфорд, брат Генри V, которого уважали безмерно. После него герцогом звался только сын Джона Невилла, Джордж, существование которого как-то прошло мимо коллективного сознания. Таким образом, этот титул одновременно был и звеном, прикрепляющим новую династию к Ланкастером, и глубоким поклоном в сторону человека, посвятившего свою жизнь сначала брату, Генри VI, а затем – племяннику, Генри VII. Кстати, Тюдорами себя первые Тюдоры не называли никогда, хотя валлийский дракон присутствовал в их атрибутике с самых первых шагов. Но, на мой взгляд, скорее в качестве символа Уэльса в целом.
В тот же день, Эдвард Кортни был восстановлен в титуле графа Девона, а Томас Стэнли стал графом Дерби. Тоже с двойным смыслом, разумеется. Во-первых, это назначение делало матушку короля, леди Маргарет, графиней. Во-вторых, и этот титул был звеном, пристегивающим новый режим к Ланкастерам – этот титул принадлежал Генри Болингброку, основателю династии Ланкастеров (и узурпатору, если уж честно). Самое забавное, что сам Томас Стэнли сильно осчастливленным графским титулом себя не чувствовал. Титул был дан за «his distinguished services to us and indeed the great armed support recently accorded us in battle, both by himself and by all his kinsmen, not without great hazard to life and position». А сэр Томас не перестал утверждать, что никакой роли в победе не сыграл, и что вообще толком познакомился с пасынком только 24 августа, через два дня после битвы. Осторожному прагматику, Томасу Стэнли, было вполне достаточно полученных уже маноров и доходных должностей, а также звания Главного Коннетабля Англии, потому что оно приносило 100 фунтов в год.
Впрочем, некоторую логику в действиях короля можно заметить, если присмотреться к тому, что он не сделал графом Честера Уильяма Стэнли, на что тот рассчитывал, хотя именно атака Уильяма спасла Генри Ричмонда от смерти. Дело дошло до того, что Уильяму пришлось ходатайствовать перед всем обязанным ему королем по поводу утверждения всего, что надарил ему король, им преданный – Ричард III. Утверждение было сделано, хоть и не без многозначительной задержки. Генри VII не хотел нового кингмейкера в своем окружении, и предпочитал сам выбирать, кому выражать благодарность. А может быть и так, что предателей нигде не любят. Томас Стэнли, как муж леди Маргарет, был, строго говоря, даже обязан поддерживать и защищать своего пасынка. Его сын, бывший заложником у Ричарда III, и тоже щедро награжденный, рассматривался сводным братом короля, и риск (очень реальный, к слову), которому он подверг свою жизнь, был учтен с благодарностью. Но Уильям Стэнли к этому семейному кругу не имел никакого отношения, он был просто предателем, оказавшимся полезным.
После всех церемоний, Генри VII торжественно отобедал с получившими титулы, и, после второй перемены, огласил имена семерых новых рыцарей (включая Реджинальда Брэя и лорда Фиц-Уолтера, а также Эдварда Стаффорда, нового герцога Бэкингема), которым он тем же вечером нанес персонально визит, зачитав каждому приказ о производстве. На следующий день, 29 октября, они были церемониально приняты королем, об их производстве в рыцари провозгласил новый геральд (носящий вновь изобретенное имечко Руждрагон, представьте!), и затем они обедали за отдельным столом с королем. После обеда, церемониальная процессия проследовала от Тауэра к Вестминстеру – нечто вроде репитиции коронационного шествия, но верхом, хотя и довольно торжественно.
И вот, наконец, настал день коронации. Публика заняла построенные для нее галереи. Джаспер, герцог Бедфорд, нес корону перед королем. Стэнли, граф Дерби, нес церемониальный меч. Де Вер, граф Оксфорд, нес королевский шлейф. До церемонии не были допущены епископы Дарема, Бата и Велса, известные своими йоркистскими симпатиями, а роль ветхого архиепископа Кентерберийского была ограничена помазанием на царство и возложением короны на голову Генри VII. Торжественную мессу пел, таким образом, епископ Лондона, а «волю народа» спрашивал епископ Экзетера. Вообще, именно сам процесс коронации был довольно скомканным по причине того, что стандартная, имеющаяся под рукой Liber Regalis была предназначена для коронации короля и королевы, а Генри был холост. Поэтому, пришлось как-то перекраивать сценарий церемонии всё того же Ричарда III, причем, не смейтесь, кое-где из него забыли вымарать имя Ричарда, а главные роли остались за герцогом Норфолком (погибшим), и виконтом Ловеллом (находящимся в бегах). К тому же, под массой набившихся на нее людей, рухнула одна из галерей, а после возложения короны на голову Генри, у его матушки тотально сдали нервы, и она звучно разрыдалась. Что ж, её можно было понять, и, скорее всего, все присутствующие, вне зависимости от их тайных и явных симпатий, поняли.
После церемонии, король вернулся в Тауэр, и стал готовиться к банкету. У его ног, под столом, поместили двух персональных сквайров короля для его защиты (на всякий случай) – Томаса Ньютона и Дэйви Филипа. И снова получилась ситуация с непроизвольным комизмом, когда в холл прибыл верхом сэр Роберт Диммок, в роли чемпиона короля, провозгласив свой вызов любому, кто сомневается в праве его суверена носить корону. Дело в том, что тот же сэр Диммок был чемпионом и на предыдущей коронации, только попона на коне была другой.
Сдается мне, что коронацию и послекоронационные торжества готовила не леди Маргарет, а самоуверенные но не слишком умелые новые советники короля. Тем не менее, главное было сделано – в Лондоне сидел коронованный и помазаный на царство король Генри VII.
Приорат Гросмонт был единственным из английских приоратов грандмонтинцев, основанным женщиной. Причем, женщиной, которая удостоилась лишь краткого упоминания "Isabella Fossard, daughter and heiress of the powerful Yorkshire baron William Fossard" в биографии своего мужа. Муж, Роберт Турхам, был, между прочим, личностью достаточно значимой, но поскольку в политические интриги не лез, особо знаменитым его имя не стало. Более известным был его брат, администратор и судья при четырех королях, начиная с Генри II и заканчивая Генри III. Последнего он, впрочем, просто опекал в малолетстве вместе с его матерью и Элеанорой Бретонской, чтобы те не угодили в руки мятежников.
Оба брата ходили в Третий крестовый, и это Роберт командовал той частью флота, которая участвовала в битве за Кипр. Он был и комендантом острова до возвращения Ричарда. И был среди тех, кто был в числе заложников за выкуп за Ричарда. Роберт был сенешалем Анжу, пытался, по приказу Ричарда, увезти племянника Артура из цепких ручек Констанс Бретонской, и он церемониально передавал Шинон Джону, после смерти Ричарда. При Джоне он был сенешалем Пуату и главным шерифом Суррея с 1194 по 1207 годы. Брак ему устроил тоже король. Даже странно, что о таком человеке не написана куча романов.
читать дальшеВ общем, Изабелла Фоссард-Турхам выделила приорату 200 акров леса вроль реки Эск, и муж потом, вернувшись, добавил ещё что-то, и озаботился, чтобы король все эти дары подтвердил. Построили приорат на том месте, где сейчас находится Прайори Фарм с картинки наверху. Сначало обитатели приората все были из Нормандии, но к 1294 году, все обитатели приората были англичанами, и приором их был Роджер де Крессвелл, то есть, похоже, его пригласили из приората Кроссволла. Собственно, "Грамон" - это имя, данное папой Урбаном VI, а в Англии этот приорат знали под именем "приорат в Эксдейде". А папа упомянул какой-то мелкий приорат в английской глуши потому, что до него дошли слухи о предприимчивости обитателей приората, то ли сдавших кому-то, то ли отказавшихся в пользу кого-то от пожертвованной им некогда собственности.
Слухи были совершенно правдивы - приорат Гросмонт, в честь Столетней войны, так сказать, продал свои владения частному лицу, не ожидаясь их конфискации, временной или окончательной, из-за своей принадлежности к ордену, управляющемуся из-за границы. Покупателем стал сквайр из Уолсолла, Джон Хьюитт, имевший какое-то отношение к местной администрации. Насколько известно, вся эта операция имела целью просто сделать приорат на 100% английским, и, видимо, вполне удалась, потому что к временам начала расформирования монастырей, в 1528 году, приорат ещё действовал, и годовой доход его составлял 14 фунтов. Причем, деньги это были не такие уж и малые на то время, вот их покупательная способность:
А обитало в приорате всего пять человек,: приор Джеймс Эгтон (68 лет), брат Лоуренс Бирд (50), Уильям Семер (36), Эдмунд Скелтон (36), и Роберт Холланд (31). Правительство назначило монахам пенсии. Известно, что самый старый, Джеймс Эгтон, в 1553 году за своей пенсией в 4 фунта (зарплата квалифицированного работника за полгода) уже не явился, а вот Эдмунд Скелтон в том году получил причитающиеся ему 66 шиллингов и 8 пенсов (зарплата квалифицированного работника за треть года), и столько же получил Роберт Холланд.
Ну и добавлю кое-что о языковых странностях. Grosmont произносится как "grow-mont", а когда его только основали, то приорат назывался Grandimont.
Через просмотры дорам, у меня накопилось множество "ыыы????" по поводу того, что я вижу. Тут и все эти царствования, и многочисленные вторые и 25-е дяди, родство которых с героями я не могу определить, и странная логика средневекового китайского и не только правосудия (а в Корее - и не только средневекового). Я также хотела бы понять, почему китайцы заканчивают милые романтически фэнтезийки неприменным мрачняком, стараясь принести главным героям как можно больше несчастий. Тогда как детективы могут закончиться вполне благополучно. В общем, я полезла в матчасть. Благо, серьезный приступ "чайнамании" у меня уже был лет 20 назад, и литературы с тех времен у меня хватает. Начала я с монументальной "Китайской цивилизации" В.В. Малявина.
читать дальшеВ этой книге, вся вышеупомянутая цивилизация втиснута в 617 страниц. Это сказывается на качестве в любом случае, но и в принципе эта книга - олицетворение того, чего я не люблю в общеобразовательной литературе. Через историю - галопом, совершенно не раскрывая, собственно, тему. Спасибо, хоть таблица царствований в приложении нашлась, она полезна.
Относительно истории, быта, менталитета и прочих обыденных вещей - надергано всего и без связи. Зато автора несет на религии и искусстве. Это бы и хорошо, если бы не стиль изложения. О чань-буддизме, например: "В речах о чаньском пробуждении важно не что, а как - чистое качество духа, данное нам в отчужденных отблесках, как бы совершенно несущественных деталях: пустота средо-точия сливается с пустотой вездесущей среды... мы погружаемся в живой само-диалог бытия с его лирической прерывностью, непредсказуемо резкими, но повинующимися неизреченным законам творческой игры со-мыслия сменами интонации". Очень многословно и украшательно, но ведь ничего про чань-буддизм по сути. Или другое: "Подвижность структурных оппозиций картины означала, что в каждый момент времени между отдельными её частями не может быть равенства, что одна из них непременно занимает доминирующее, а другая - подчиненное положение". И вот такое - всю книгу. Почти всю. На этом фоне, любование эстетствующим "резрезанием спелой дыни острым ножом на красном блюде в ясный полдень" почти трогает.
Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. То есть, несколько клоков я насобирала. Все "клоки" - прямое цитирование Малявина.
Правосудие. "Иероглиф, обозначающий писаный закон (фа) выражает идею нанесения человеку увечья, то есть наказание за совершенное преступление". Древние китайцы полагали, что император имеет полное право выдумывать, объявлять и изменять закон по своему усмотрению. Предание припысывало изобретение закона "южным варварам" (конфуцианцы полагали, что если человек выполняет все полагающиеся ритуалы, он автоматически становится благонравным и не способным на плохие поступки)".
"Первый свод писаных законов появился в VI веке до н.э. Советник правителя Чжэн Цзы-чань велел выгравировать на бронзовых треножниках текст местной "книги наказаний" (на что Конфуций выразил свое "фээээ"). Те не менее, новшество прижилось. С объединением Китая под властью династии Цинь (221 год до н.э) возник единый корпус законов империи, который в последующие столетия расширялся и детализировался. Кодекс династии Тан (618-907 гг) включал в себя уже 12 разделов, содержащих в общей сложности 500 статей. К эпохе Мин (1368 г) число разделов увеличилось до 30, а отдельных статей - до 606".
"Поскольку конфуцианство отстаивало примат ритуала, коренящегося в человеческом сердце, китайское право имеет характерный акцент на индивидуальном статусе того или иного лица и особенности ситуации. Китайское законодательство определяло степень тяжести преступления в зависимости от характера отношений между преступником и потерпевшим. Убийство чиновника простолюдином или отца сыном рассматривалось как отягчающее обстоятельство. Китайское законодательство традиционно придает большое значение мотивации поступков. По преданию, Конфуций, занимая должность верховного судьи в своем родном царстве Лу, предал казни некоего чиновника по имени Шаочжэн Мао только за то, что тот питал "злые и подлые умыслы".
"Древние китайцы полагали, что преступление нарушает мировую гармонию, а отправление закона призвано восстановить мир и согласие не только в обществе, но и во всем космосе. Особо опасных преступников полагалось казнить немедленно, ибо, как считалось, задержка казни могла вызвать потрясения в мире".
"Некоторые важные особенности китайского права можно рассматривать как продукт и легистской, и конфуцианской мысли. К их числу относится отсутствие в императорском Китае независимой судебной власти и презумпции невиновности в судебной практике. Обвиняемый или подозреваемый уже считался виновным, и в ходе расследования должен был доказать свою невиновность. Эта черта китайской юриспруденции восходит, несомненно, к нормам китайской этики "лица", которая руководствовалась идеей взаимозависимости субъектов отношений: в этой этической системе публичное обвинение человека делало его виновным в глазах общества".
"С эпохи древних империй сложилась традиционная система "пяти наказаний". Все они имели отношение к телесным накозаниям или каторжным работам. Штрафы и даже пребывание в тюрьме наказаниями в старом Китае не считались. Со времен династий Суй и Тан "пять наказаний" приобрели следующий вид: 1. битье легкими бамбуковыми палками с числом ударов от 10 до 50 2. битье тяжелыми бамбуковыми палками с числом ударов от 50 до 100 3. каторжные работы на срок от 1 до 3 лет (это наказание тоже включало в себя пять степеней тяжести) 4. пожизненная ссылка в места, отдаленные от родины преступника на 2-3 тысячи ли. Такая ссылка часто означала службу в пограничном войске. 5. смертная казнь, главным образом через удушение шелковым шнуром и отсечение головы".
"Бесправие взятых под стражу было почти полным, а "смерть в тюрьме" - частый исход карьеры государственного деятеля в старом Китае".
"Бесконечный страх китайцев перед судом вызван действиями мандаринов, продажностью и небрежность чиновников, и жестокостью пыток и наказаний. Вот почему китайцы решаются прибегать к суду лишь в самых крайних случаях. Можно подумать, что всё судопроизводство с умыслом поставлено так, чтобы заставить китайцев предпочитать мириться между собой добровольно" (Э. фон Гессе-Вартег, 1898 г)
читать дальшеПока не забыла. У меня тут возникла с месяц назад странная идея попробовать дневной крем от Garnier - типа, пептиды, роза, всё такое, и... на 48 часов (предполагалось, что кто-то двое суток умываться не будет?). А до этого были розы и пептиды от китайского OEDO. Ну что тут скажешь... Французские розы в креме, в отличие от китайских, отчаянно разят огурцом, по какой-то причине. И качество - ерундовое.
На лицо я это мазать не решилась, проверила на шее. Вроде, какая-то пленка образовывается, и кожа производит и через сутки впечатление чем-то намазанной, но после китайского крема такой "намазанности" не было, а вот подтянутость была. А после французского - ничего. Своя собственная шкура, только поверху что-то намазюкано. Переведу-ка я его на пятки, а пока OEDO будет до меня добираться, домажу и на шею корейскую "Мишку" (которая, как ни странно, тоже хуже вышеупомянутого китайского крема).
Конечно, для китайского крема OEDO - весьма не дешевый, а вот Garnier - очень дешевый для французского, так что это две крайности сегмента, и оба раз в 10 дешевле любого японского, но теперь доказано - всё-таки, не все кремы одинаковы, как я всегда тайно думала.
Не знаю, имел ли когда-нибудь в своей предыдущей жизни Генри Ричмонд момент просто сесть и задуматься, что он будет делать после (или в случае) того, как все амбиции его матушки будут удовлетворены, все те, кто жаждал его свободы и/или крови, будут побеждены, и на его кудри будет помещена вожделенная корона Англии. Впрочем, если точнее, эту корону вожделел не он. Всю его сознательную жизнь, всё пережитое с ним случалось, а не являлось результатом его личных амбиций или его личных планов. Даже эта, неожиданно оказавшаяся победоносной, высадка в Англии – Генри в нее буквально катапультировали, не спросив ни его мнения, ни его желания её совершать. И вот теперь, когда ему шел уже 29-й год, он, наконец, оказался в той точке жизненного пути, от которой он мог начинать идти самостоятельными шагами.
Wood paneling from Vernon's Haddon Hall estate, depicting his benefactors Henry VII and Elizabeth of York
читать дальшеДа, он был опять в незнакомой стране, опять среди незнакомых, по большей части, людей, в среде незнакомого (или плохо знакомого) ему языка, и, вероятно, без определенных соображений о том, за что хвататься в первую очередь. До этого самого момента, он и в Англии продолжал делать то, чего от него ожидали, и что ему говорили делать. После коронации всё должно было измениться, причем измениться для него самого. Окружающие поймут и прочувствуют силу перемен только году к 1490-му, потому что молодой человек, которого выдвинули на самый верх исключительно благодаря его чужеродности в английском болотце взаимозависимостей и вендетт, умел молчать о своих намерениях. А также, он умел замечать и делать выводы. И учиться – как на чужих ошибках, так и заполняя прорехи в своем собственном образовании.
Достаточно сказать, что именно он покончил с практикой вести документацию на английском и французском. С 1490 года, государственным языком Англии стал, наконец, английский. Он привел к завершению то, что начал Генри V, до которого английский язык в официальных документах отсутствовал вообще. И сделал это на свой лад – без обсуждений и предупреждений. Просто, в один прекрасный день 1490 года, та часть документации, которая обычно излагалась на французском, просто исчезла. Король он или не король!
Но пока, осенью 1485 года, первым его действием в международной политике было обеспечение мира с Францией. Потому что, как писали оксфордские профессора Томасу Стэнли, «everything is new to us, and though we hope the present order may prove firmly established, it is but in its infancy». Так оно и бывает, когда новый режим возникает на развалинах предыдущего. Договор был подписан практически сразу после победы при Босуорте – на один год, но затем был продлен до 1489 года.
На данный момент, насущных проблем было несколько. Во-первых, сторонники Ричарда III. Те, которые сидели в своих манорах и особняках, именно сейчас опасности не представляли – у них просто не было лидеров. Но в церковных убежищах сидели Харрингтоны, Хаддлстоуны, Миддлтоны, Франки, и лорд Ловелл к ним в придачу. Общим числом в восемь человек. И вот с ними что-то нужно было делать немедленно. Причем, именно с самым известным из этих укрыванцев, лордом Ловеллом, действовать нужно было аккуратно, хотя именно у него было наибольшее количество недоброжелателей среди людей нового режима. Тем не менее, он был из чисто ланкастерианской семьи, и, к тому же, приходился Уильяму Стэнли пасынком – тот был одно время женат на матери Ловелла.
Харрингтоны были частью английского дворянства ещё со времен Ричарда I, а до этого были довольно значимым англосаксонским родом. К тому же, нынешняя баронесса Харрингтон была замужем за маркизом Дорсетом, который был оставлен заложником за долги Ричмонда во Франции. И даже если наплевать на Дорсета, соратника невольного, оставался его брат Эдвард Вудвилл, который был соратником верным и нужным, не говоря о тысячах людей, Вудвиллам преданных.
Хаддлстоуны тоже вели родословную по мужской линии в незапамятные англосаксонские времена, а по женской – от норманна Годарда де Бойвилла, хозяина Миллоум Кастл, чья внучка вышла за одного из Хаддлстоунов. Здесь были очень близкие связи с Невиллами (см. mirrinminttu.diary.ru/p219615430_lyudi-pri-dvor...). А обижать потомков Невиллов на севере, оказавшем такую поддержку Ричарду III, было бы себе дороже.
Миддлтоны, в свою очередь, были семейством многочисленным и предприимчивым. Их хватало в Оксфордшире, Линкольншире, Бэкингемшире, Йоркшире, Сассексе, Уорвикшире... Они были и в Шотландии, причем Хэмфри де Миддлтон приносил оммаж Эдварду I в 1296 году, а Роберт Миддлтон в том же году защищал Данбар от англичан (1-й граф Миддлтон был, по-моему, из этой ветви). Довольно многие Миддлтоны были шерифами Йоркшира (как и Харрингтоны, впрочем).
Что касается Франков, то они вели родословную чуть ли не с времен Вильгельма Завоевателя, от норманнов, и вплоть до XV века были хорошо представлены в Шропшире, Йоркшире, Норфолке и Суррее. Я не нашла, чем представители семейства занимались при Йорках, но из этого рода вышли знаменитости более поздних времен – довольно известный кембриджский теолог Марк Франк, не склонившийся перед железнобокими, капитан армии Парламента, писатель Ричард Франк, и армейский хирург Калвин Фринк. В укрытии сидел Эдвард Франк, который впоследствии продолжал участвовать во всех заварушках против нового короля, пока его в 1489 году не схватили и не казнили (то ли повесив, то ли обезглавив).
Поэтому, не желая усугублять всё ещё существующий раскол в симпатиях и умах, и не имея достаточно ресурсов, чтобы заполнить все вакансии своими людьми, Ричмонд 11 октября помиловал всех, сделав, правда, некоторые исключения ранее, прокламацией от 8 октября, потому что их надо было сделать для сохранения королевского престижа. В частности, из общего пардона был исключен Майлс Меткалф, регистратор города Йорка, за то, что тот «hath done much against us which disables him to exercise things of authority . . . which his seditious means might . . . and fall to divers inconvenients». Город Йорк, тем не менее, в сторону почти-короля и ухом не повел. Трудно сказать, как бы далеко зашел конфликт, если бы Меткалф не умер в начале 1486 года. Впрочем, его место занял человек, которого выдвинули в Йорке (Джон Вавасур), а не тот, кого назначил король.
В общем, ресурсов и авторитета Ричмонду, ожидающему коронации, явно не хватало, а тут свалилось ещё одна проблема. Как он писал в Дербишир Генри Вернону 17 октября, «certain our rebels and traitors being of little honour or substance» установили контакт «with our ancient enemies the Scots» и «made insurrection and assemblies in the north portions of our realm, taking Robin of Reddesdale, Jack St Thomalyn at Lath, and Master Mendall for their captains, intending if they be of power the final and abversion . . . of our realm».
Ну что ж, если это было правдой, то ход был не самым достойным, и об этом многое могла бы рассказать королева Маргарет Анжуйская, так что в своем негодовании Ричмонд был совершенно прав. Тем не менее, этот ход бил в самый центр слабости нового режима, не имеющего армии. Так что если Ричмонд и имел свои соображения относительно надежности отчима, Томаса Стэнли, ему не оставалось ничего другого, как отправить того на границу с Шотландией. Потому что у Стэнли была возможность собрать для этого похода, без всякого напряжения, 15 000 человек.
Интересно, что Генри Вернон, с которым Ричмонд почему-то быстро подружился, был, в своем роде, более бледной копией Томаса Стэнли. Он, формально симпатизируя и Ланкастерам, и Йоркам, как-то ухитрился не явиться ни на битву при Барнете (хотя сохранилось письмо графа Уорвика, который его вызывал), ни на битву при Тьюксбери (хотя его вызывал туда герцог Кларенс). Как именно он отговорился, свидетельств не осталось, но из своего поместья в Хаддоне он так и не выехал. И ему ничего за это не было – Вернон был личным сквайром короля как при Эдварде IV, так и при Ричарде III, и без всяких проблем принял смену династии. В отличие от Томаса Стэнли, Генри Вернон был приятным малым.
Что касается упоминания Робина Редесдейла, то этот персонаж был активен в царствование Эдварда IV, и вряд ли мог выступить против Ричмонда, сговорившись с шотландцами. Разве что это был намек на сэра Джона Коньерса, который, говорят, скрывался тогда за этим именем? Сразу скажу, что осенью 1485 года сэр Джон послушно выдвинулся к границе с Шотландией, как ему и было приказано, и весной 1486 года Джон Коньерс уже вовсю сражался за Генри VII, но ведь точно так же он покорился и Эдварду IV в 1470-м. И потом верно служил и ему, и Ричарду III.
Если Jack St Thomalyn был Джоном Томлинсоном, то речь точно идет о Коньерсе – этот Джон, чья сестра была замужем за сыном Майлса Меткалфа из Йорка, был упомянут в завещании брата Джона Коньерса, Кристофера. Думаю, в этом случае Ричмонд просто не воспринял на слух незнакомое ему имя, и запомнил его на французский манер.
Тем не менее, на что я не нашла никаких намеков, так это на то, что Шотландия была готова что-то предпринять против Англии в целом и Ричмонда в частности осенью 1485 года. Таким образом, то ли Генри Ричмонд был кем-то дезинформирован, то ли он был склонен ожидать всевозможных пакостей от Джеймса III в принципе, после того, как брат и враг Джеймса, Александр герцог Олбани, был убит в Париже на турнире в начале августа 1485 года. Но могло быть и так, что Ричмонд просто испугался более локального заговора, в котором ударную силу заговорщикам-рикардианцам могли предоставить шотландские Миддлтоны и их союзники.
Пакости же от Джеймса III действительно прилетели, но гораздо позже, когда Генри Ричмонд был уже коронован
По просьбе читателя, поднимаю старое про Робин Гуда:
12.05.2010 в 16:15
Пишет antoin:
Робин-Бобин
В 1377 году Уильям Ланглэнд мельком упомянул стихи о Робин Гуде таким было первое известное нам упоминание этой легенды. К 1600 году было уже более двухсот таких свидетельств популярности персонажа. О Робине наперебой писали хронисты, люди называли в его честь камни, пещеры и корабли, правоохранители кликали настоящих разбойников «робингудами», а разбойники сами охотно брали в качестве оперативных псевдонимов имена Гуда и его подельников. Более того, в 1510 году сам Генрих VIII с 11 дворянами прокрался к спальню королевы, одетый а-ля Робин Гуд с бандой (если он был Гудом, то интересно, кто был Малюткой Джоном?). Но главное конечно, сами баллады (изначально рассказываемые в прозе) и театральные представления.
читать дальшеХотя, истории о Робин Гуде всегда были литературой классом ниже, чем легенды артуровского цикла. Скорее средневековый заменитель летнего блокбастера, чем артхауза, дешёвое чтиво, а не Пруст, и средневековые критики часто ругали их за грубость и примитивность. В конце концов, многие баллады вообще идут по одной и той же тропинке: Робин встречает незнакомца, затевает драку, получает на орехи, трубит в рог и зовёт на помощь, предлагает незнакомцу вступить в бандформирование. Учитывая, что весёлых ребят отмутозили по очереди гончар, мясник, кожевник, лудильщик, монах, мельник и прочие простые мужики, возникает вопрос, что это шериф так долго с ними возился? Только вот популярности баллад у народа это не умаляло.
В ранних балладах Робин Гуд не грабил сборщиков налогов. Не отнимал деньги у богатых, чтобы отдать бедным. В поздних историях он даже строил приюты для бедняков, а в изначальных он разве что помог бедному рыцарю, и никогда не разбрасывал отнятое у богачей золото по какой-нибудь деревне. И, конечно, он не боролся против норманнской тирании вообще норманны стали злодеями намного позже (в XVII веке радикалы типа левеллеров и диггеров сравнивали социальные пороки своего времени к Норманнским завоеванием и Норманнским игом, т.е. использовали норманнов в качестве аллегорий, а вот Робин Гуд схлестнулся с норманнами только в версии XIX века).
Робин Гуд первых рассказов приказывал своим людям не обижать ни йоменов, ни сквайров, ни земледельцев, ни рыцарей, ни женщин и детей. Его враги только коррумпированные епископы, архиепископы и шерифы, а не «класс эксплуататоров». Расправлялся Робин с ними сурово Гаю Гисборну отчекрыжил голову и насадил на свой лук, шерифа тоже обезглавил, ну и нехорошего монаха обезглавил вместе с молодым слугой. Робин не поднимал сотни крестьян на восстание, чтобы установить в Англии новый порядок. Даже от борьбы против плохого принца Джона он откосил, равно как и не водил дружбу с добрым королём Ричардом в ранних сборниках он встречает короля Эдуарда. Каким по счёту был этот Эдик ещё вопрос, возможно Второй, а скорее Третий, а может и Четвёртый, правивший во время появления большинства баллад. Многие современные версии истории Робин Гуда заканчиваются королевским прощением разбойных грехов, а в ранних рассказах с этого всё только начиналось: через 15 месяцев Робин обанкротился и заскучал при дворе, а потому опять вернулся в лес и грабил путников ещё 22 года.
Современный историк сэр Джеймс Холт считает, что ранний Робин Гуд был фигурой защитника общественного порядка и status quo, помогая охранять народ от коррумпированных элементов. А Стефан Найт видит в Робине борца с властью, поскольку баллады о Робин Гуде «оправдывают кражу церковного имущества в крупном размере, бунт и убийство законно назначенного шерифа, нарушение легитимного соглашения с королём; и все эти вещи якобы ведут к долгой и счастливой жизни». Разве что Морис Кин видел в Робине метафору мятежа крестьян, но позднее сам Кин признался, что для этого мало оснований в первых рассказах.
Интересно не только то, что легенда о Робин Гуде поглотила предыдущие и последующие легенды о разбойных персонажах вроде Юстаса-Монаха, Херварда, Уильяма Уолласа и Фулька Фитца Уаррина, вплоть до похожих сюжетов с обманами, переодеванием и побегами. Главное, что хотя личность реального Робина довольно спорна, в легендах о Гуде нет драконов, гигантов и прочих чудищ голливудского размаха, которые встречаются в рассказах о его вполне исторических предшественниках.
Три шотландских хрониста упоминают Робин Гуда как реальное лицо (хотя и не очень положительное), но каждый относит его к разному времени. В 1420 году Эндрю Уинтоун поместил похождения Робина Гуда и Маленького Джона в 1283-1285 годы, когда правил Эдуард I. Уолтер Боуэр в 1440 году, дописывая «Шотландские хроники» Джона Фордунского, упомянул эту парочку под 1266 годом, в период послевкусия от баронского восстания против Генриха III. В 1521 году Джон Мэйджор поместил Робина и Джона в 1190-е, период правления Ричарда I, и эту версию восприняли последующие легенды. Томас Гэйл, настоятель Йоркского собора в 1697-1702 гг., оставил среди своих бумаг записку, что Робин умер 24 декабря 1247 года.
Сэр Джеймс Холт в биографии Гуда 1982 года написал, что Робин активно разбойничал в 1193-1194 годах, в 1225 был объявлен вне закона, а скончался где-то около 1247 года. Джулиан Лаксфорд в 2009 году привлёк внимание к месту в хронике, добавленной к копии «Полихроникона» Ранульфа Хигдена в 1460х годах, где Робин Гуд появляется на странице про 1294-1299 гг. Тем не менее, многие современные исследователи относят Робина (реального или вымышленного) к XIV веку, за пару десятилетий до первого письменного упоминания о нём.
Точно известно, что ранний Робин Гуд не был ни графом, ни рыцарем, ни крестьянином. Все эти варианты пришли позже, а сначала его называли только йоменом. Непонятно только, каким именно йоменом он был. К середине XV века так обычно называли средний класс землевладельцев, которые не относились к благородному сословию. Ещё так называли придворных короля или феодала рангом ниже рыцарей. Они, например, следили за хранением королевских книг, за гардеробом, носили хозяйские луки. Те же бифитеры считались йоменами.
Сэр Холт указывает, что Робин был именно королевским йоменом, потому что на это место король принимает его после амнистии, и с этой службы он уходит опять разбойничать. Ещё интересная версия Олгрен и Тардифф считают, что Робин Гуд мог быть йоменом, работавшим на городские гильдии, поскольку в балладах много упоминаний Робина как торговца тканями, часто особо упоминаются дорогие зелёные и алые одежды, а гильдии ткачей как и Робин были очень преданы деве Марии и королю (так что Робина можно рядить в любые цвета радуги). Также, многие йомены служили лесниками, а потому ассоциировались с луками.
Кстати о стрельбе из лука. Она, конечно, занимала важное место уже в первых рассказах о Робин Гуде.
Келли ДеФриз заметил, что в собрании первых баллад лук используют все и рыцари, и простолюдины, только вот почти всегда не для боя или охоты. Как ни странно, баллады о Робин Гуде и его шайке упоминают луки в основном в контексте спорта, а сражаются персонажи на мечах даже если до этого постреливали, луки и стрелы откладываются в сторону и достаются клинки. Однажды, в церкви, Робин вообще выхватывает двуручный меч, убивает им 12 воинов шерифа и ранит ещё больше, прежде чем меч сломался. Тогда Робин ругается, что стал безоружен, хотя лук ещё был при нём. По словам ДеФриза, описание стрельбы из лука в первых балладах лучше всего подходит под вторую половину XIV века и начало XV в., когда лук, во-первых, ассоциировался с йоменами и дворянским спортом, а не более низкими классами, и, во-вторых, не уничтожал солдат противника, а гнал их на оборонительные линии англичан, которые затем пускали в дело копья, мечи и прочее холодное оружие. Только в конце XV и в XVI веке лонгбоу превратился в общественном сознании в совершенное непобедимое оружие.
Робин Гуд как йомен очень соответствовал образу средневекового преступника, ведь по результатам исследований разбойничали вовсе не отбросы общества, а как минимум крестьяне среднего достатка. Более того, многие действительно любили блеснуть отвагой и вытворить что-нибудь этакое, вроде побега из замка или освобождения приговорённого прямо под виселицей. Правда, реальные бандитос всё же грабили кого угодно, даже самых нищих соотечественников, и в отличие от баллад по подсчётам историков женщины составляли 37% убитых разбойниками.
А что касается реальных прототипов Робина и Ко, то их слишком много, чтобы не было скучно про них рассказывать и читать, тем более, что историки всё ещё между собой не договорились, чему верить.
1. Про меня: ~Дом драконов~ 2. Про жизнь: скрытый сад 3. Про любовь: как-то так 4. Про дневник: Есть повод для порции бреда 5. Про будущее: Неактуально
Ещё одна свежайшая дорама. Есть боевой генерал, почти потерявший зрение (молодой и красивый, естественно), к тому же принц. Есть служащая следователем девушка, одетая как парень - она и есть "дева Холмс", так как умеет видеть и делать выводы из того, что видит (естественно, с драматичным прошлым - семья была кем-то истреблена), которая заодно зачитывается романами о славных делах этого принца. Судьба их сводит в расследовании похищения трех сундуков серебра, отправленного правительством в помощь голодающей провинции, только дева не знает, все-таки, что её непрошенный спутник - тот самый принц её мечты. Не знает она и того, что он не просто так около нее колотится, а тоже расследует это дело, по просьбе императора (совсем пацана ещё). Будут, несомненно, дворцовые интриги и продажные чиновники. Есть парочка "два дебила - это сила", жутко предприимчивые в поисках приключений на пятую точку парень и девица, очень симпатичные и неглупые, но страшно наивные.
читать дальшеАктрису эту вижу часто в последнее время:
"Недавно был опубликован список Forbes «China Celebrity 100» на 2020 год, в который вошли самые влиятельные и высокооплачиваемые китайские, гонконгские и тайваньские знаменитости. Возглавил этот список 19-летний певец и актер Джексон И (TFBOYS). Джексон И стал первой знаменитостью, родившейся после 2000 года, которая возглавила этот список".
Чжан Исин ("Загадочная девятка", "Золотые глаза") - на пятом месте, а Ван И Бо ("Неукротимый") - на девятом.
Нелегко понять, что именно в аббатстве Грандмонт так сильно притягивало аристократов, если даже один из приоров ордена описывал его довольно гиблым местом: холодным, исстеганным ветрами, бесплодным, не приносящим радостей ни взору, ни здоровью, так как даже вода там была плохой по качеству. "The place which was chosen by God is a solitude for penitence and religion, and those who dwell there lead a hard life", - заключил свое описание приор, и, возможно, именно это воспламенило воображение Валтера де Лэси. Он был в аббатстве в первые дни апреля 1214 года, вместе с королем Джоном, который хоть и имел свое, критически-насмешливое отношение к религиозным канонам, но долг короля, повелевавший оказывать религии покровительство, соблюдал безукоризненно. Де Лэси, в общем-то, вдохновился тем, что у него была уникальная возможность поместить дочерний приорат ордена в местность, чрезвычайно напоминающую условия, в которые было вписано аббатство Грандмонт - на плато Хэй Блафф, на границе Англии и юго-восточного Уэльса.
Hay Bluff Spring Landscape by Nigel Forster, 2016
читать дальшеДе Лэси был гораздо менее колоритным персонажем, чем его современник Фиц-Уорин, и даже менее колоритной, чем его собственный отец, Хью де Лэси. Тот самый, которому король Генри II пожаловал в Ирландии земли целого королевство, но пожалованные земли Хью сначала предстояло у ирландцев отвоевать, что тот и сделал. И тот самый, который после смерти первой своей супруги, леди Рогезы Монмутской, немедленно женился на Розе Ни Конхобайр, дочери короля Коннахта и верховного короля Ирландии Руайдри Уа Конхобай, введя своей предприимчивостью короля Генри в форменный ступор. К тому же, короля изрядно достали жалобы ирландцев на поведение его человека, так что лорду пришлось срочно явиться перед королем и объясниться. Впрочем, вскоре Генри Хью де Лэси в Ирландию отпустил, но объявил, на всякий случай, его сына от этой ирландской Розы незаконнорожденным, посколько разрешения на брак он де Лэси действительно не давал, и подарить его отпрыску шанс стать королем Ирландии вовсе не собирался.
Тем не менее, когда бравый Хью умер, его останки оказались настолько востребованными в Ирландии, что бедолаге никак не удавалось упокоиться с миром. Сначала его, честь по чести, захоронили в живописнейшем крошечном аббатстве Дарроу.
Через десять лет, епископ Дублина распорядился останки бравого лорда выкопать, и перезахоронить в аббатстве-крепости Бектив, но аббатство св. Томаса в Дублине всё-таки вытребовало себе хотя бы голову де Лэси.
Потом они несколько лет пререкались, где же должно быть погребальное место Хью, и ещё через десять лет, аббатство св. Томаса получило, к уже имеющейся голове лорда, и его тело, захороненное, в конечном итоге, рядышком с супругой. Дело было в карьере его сына, носящего то же имя. Тот в 1205 году как раз стал вице-королем Ирландии и графом Ольстера.
Что же касается героя этой истории, то сэра Валтера угораздило жениться на дочери Вильгельма де Браоза. И то, что в 1203 году выглядело блестящей партией, в 1207 году превратилось в обязанность укрыть беглого тестя от внезапного гнева короля. Хотя, учитывая несдержанность на язык, к которой была склонна тёща, скандал был только вопросом времени. В общем, для того, чтобы наказать братьев де Лэси, король Джон самолично явился в Ирландию. Но надо отдать сэру Валтеру должное: он продолжал невозмутимо служить королю и после конфискации имущества. И, естественно, получил всё назад. Именно в 1120-х годах, Валтер де Лэси жил уже, по большей части, в Англии, был экспертом по ирландским делам, шерифом Херефордшира, и воплощал то, что задумал десять лет назад - строил грандмонтинский приорат на 13 монахов и 3 священников, один из которых выполнял обязанности контролера хозяйства и, по сути, заведовал приоратом. Также в приорате Красволла изначально было предусмотрено место для 10 братьев-мирян, которые не были ни наемной силой, ни эксплуатируемой, а получили сразу равные с монахами права.
В сентябре 1233 года, король Генри III был в тех краях по делам, и ознакомился с аббатством, которое ему чрезвычайно понравилось. Воспользовавшись знакомством, обитатели приората пожаловались королю, что их замучали ростовщики-евреи, которым Уолтер де Лэси задолжал. Король специальным распоряжением запретил ростовщикам донимать монахов долгами лорда де Лэси. В 1242 году ситуация повторилась, и король повторил свое распоряжение. Тем не менее, через три года приорат снова пожаловался королю, и тогда тот разозлился по-настоящему, и выпустил королевский указ о том, что "the brothers of Grandmont and their men shall be quit of tallage, pontage, toll, passage, vinage, fossage, army amercement, and all custom, and of all things and occasions pertaining to the king, with prohibition of any vexation of the brothers or their men".
Уникальным в управлении Красволла стало то, что после назначения брата Реджинальда в 1252 году приором, он получил право делать назначения и увольнения в остальных двух грандмонтиских английских приоратах, и это право оставалось за Красволлом 50 лет. Естественно, в 1341 году и на собственность Красволла был наложен арест, поскольку их начальство находилось во Франции. При Ричарде II арест был наложен снова, и после этого приорат так и остался в руках короны, пока не был подарен королем Генри VI университету в Кембридже. В данном случае, это был щедрый дар - для приората грандмонтинцев, Красволл был учреждением богатым, удобным, и процветающим. Увы, университету были интересны лишь деньги, которые приносили владения приората, а само здание было ни к чему, и оно постепенно разрушилось.
К началу двадцатого века от приората остались только почти неразличимые развалины, требующие раскопок. Первые были предприняты в 1904 году, когда энтузиазма было больше, чем умения, и найденный на большой глубине, под алтарем, каменный саркофаг с отлично сохранившимся дубовым гробом, в котором был не менее отлично сохранившийся скелет высокого мужчины, был бесцеремонно открыт, а гроб со скелетом вытащен наружу, где скелет рассыпался в пыль раньше, чем его даже успели сфотографировать. Предположительно, это было найдено захоронение сына Валтера де Лэси, Гилберта, умершего в 1230 году. Чего ещё можно было ожидать от раскопок местного лендлорда, состоявшего в клубе любителей старины.
Больше повезло другой находке. В свинцовой коробке-реликварии была найдена чья-то часть руки и кисть, которые, как предположил вышеупомянутый чудо-археолог C.J. Lilwall, принадлежали "маленькому мужчине". Этот реликварий мирно провалялся в шкафах сообщества любителей археологии до 1966 года, когда его отправили, наконец, в Лондон на исследование. Выяснилось, что "маленький мужчина" оказался женщиной. Рука была отрублена в районе локтя двумя ударами топора или другого сходного оружия. А ещё в 1942 году стало известно, что Валтер де Лэси запросил у приора грандмонтинского ордена кость-реликвию из останков так называемых 11 000 девственниц св. Урсулы, которых убили гунны у Кёльна году эдак в 400-м. Действительно, в XII веке под Кёльном были найдены захоронения, их которых были извлечены тысячи скелетов! Самое странное, что место их захоронения явилось во сне одной монахине - или не во сне, но так рассказывают. Так вот подтвердилась странная легенда об Урсуле, и выяснилось, чья рука находится в реликварии.
С радостью возвращаюсь на английскую почву. Итак, у грандмонтинцев на этой почве было три приората: Албербери, Красволл и Гросмонт. Самым маленьким из них был приорат Албербери - всего на семь персон, хотя стандартные религиозные сообщества грандмонтинцев обычно состояли из ячеек в 13 человек, в честь 12 апостолов и Иисуса. А обязан своим XS размером приорат тому, что изначально его основатель собирался устроить там приорат арвезианского ордена (Arrouaisian Order - по сути, общежитие отшельников, не являющихся монахами, и просто живущих по более строгой версии канона августинцев). Кстати, таких арвезианских приоратов в Англии было даже больше, чем грандмонтинских - аж целых девять штук (впоследствии они стали аббатствами августинцев), тогда как во Франции их было всего три. А основателем этим был лорд Фульк III Фиц-Уорин, один из прообразов Робин Гуда.
читать дальшеНу как прообразом... Начну я лучше с отличия. Трепетная и храбрая девица Мэрион звалась, в данном случае, Мод ле Вавасур, и была не девицей, а вдовой Теобальда лорда Батлера, и матерью двоих детей. После шести лет брака, овдовевшей Мод пришлось вернуться из Ирландии к отцу, главному шерифу Ланкашира, который купил у короля Джона право на её опекунство, и на то, чтобы выдать свою дочь и наследницу обширных владений по собственному усмотрению. Мод была оценена в 1200 марок и двух быстроходных лошадей. Так что "злым шерифом" робингудовского эпоса был, на самом деле, отец.
Что касается самого Фулька Фиц-Уорина, то его склока с королем Джоном случилась из-за замка Виттингтон. Замок и правда был симпатичным, плюс, обладание собственным замком-крепостью сильно повышало престиж владельца. Соответственно, замки были ходовой валютой для королей, желавших кого-то наградить, и имели, поэтому, замысловатые истории своей принадлежности к какому-то определенному роду.
Whittington Castle
Именно Виттингтон был изначально укреплен до состояния замка во времена Анархии, для сторонника императрицы Матильды, норманна Гийома Пиперелла, который в Англии звался Вильгельмом Певереллом. Поскольку Виттингтон находился практически на границе с Уэльсом, в 1149 году его аннексировал для своего королевства Повис последний принц этого королевства, Мадог ап Маредид, который в этом замке и умер в 1160 году. Через пять лет, король Генри II отдал замок Роджеру де Повису, валлийцу, и дал даже средства на ремонт. Какое отношение замок имеет к Фиц-Уоренам, понять трудно. Кажется, он был когда-то доверен первому Фульку Певереллом. Но право точно было, потому что второй Фульк, бывший в дружеских отношениях с Генри II, этот замок получил, но так и не удосужился заплатить за право держать замок какие-то несчастные 40 марок. Поэтому замок формально так и остался в руках валлийцев. После смерти отца, наш Фульк III предложил 100 фунтов за права на замок, но король Джон предпочел отдать его в 1200 году сыну де Повиса, причем за какие-то 50 фунтов!
Дело могло быть в политике (и, скорее всего, было), но отношений между Джоном и Фульком имели в далеком детском прошлом один эпизод. Тогда, проигравший Фульку в шахматы Джон огрел противника шахматной доской по голове, а тот пнул Джона в живот. Джон, оскорбленный до глубины души (принц он или не принц?!) побежал жаловаться отцу, но тот навалял отпрыску за то, что парень сам не решает свои проблемы. Так это было или нет, но так рассказывает семейная легенда Фиц-Уоренов. Поэтому, когда замок Виттингтон был отдан Джоном Морису де Повису, Фульк воспринял это продолжением той драки (сдается мне, что и ему, в свою очередь, навалял его отец), и поднял против короля полномасштабное восстание. Вместе с ним восстали его братья Вильгельм, Филипп и Джон, и, соответственно, все люди, имеющие подчиненное к этому семейству положение.
Благородный разбойник Фиц-Уорен
Поскольку королю было в 1201 году не до Фиц-Уоренов, он просто послал разобраться с ними Хьюберта (Гая) де Бурга (будущего юстициария и графа Кента) - вот и наш "Гай Гисборн". Тот и разобрался. Фульку пришлось искать убежища в аббатстве Стэнли, откуда он тихенько перебрался во Францию и стал служить королю Филиппу. Впрочем, в 1203 они с Джоном помирились, тот его и его сторонников простил, и Фульк, заплативший 200 марок штрафа за свои приключения, в октябре 1204 года воцарился, наконец-то, в вожделенном замке. Больше они с королем не ссорились до 1215 года. Интересно, что легенда говорит о том, как Мод повсюду следовала за своим супругом, скрываясь вместе с ним в лесах, но на самом деле шериф Роберт де Вавасур отдал её Фульку в жены в октябре 1207 года. Вернув, естественно, те деньги, которые в свое время заплатил королю за это право. Но Фульк, похоже, мог себе позволить такие расходы. Тем более, что жена ему принесла земли в Норфолке и Ланкашире, плюс треть доходов от земель своего покойного мужа в Ирландии. Они прожили вместе 20 лет. Поскольку Фульк III прожил хорошо так за 80 лет, он, через много лет после смерти Мод, женился снова, но пережил и вторую жену.
Таким человеком был основатель приората Албербери. Строить он его начал около 1221 года, и строительство, очевидно, закончилось в 1226 году. Первым приглашенным аббатом, надзиравшим за процессом, был Алан из августинского аббатства Лиллешелл, который кротко мучался с явно недостаточным финансированием, но его сменил менее терпеливый аббат Уильям, который обозрел несоответствие амбиций заказчика и предоставленных в его распоряжение финансов, и объявил, что ему такая ноша не интересна. Вот тогда-то Фиц-Уорин и решил отказаться от идеи арвезианского приората, и вдохновился примером Валтера де Лэси, строившего грандмонтинский приорат в Красволле. Причем, Фиц-Уорин широким жестом подчинил свое детище прямиком аббатству в Гранмонте, а не тому же приорату в Красволле, чем обрек его на массу проблем в будущем. Поскольку приораты грандмонтинцев роскошью убранства не блистали, он дал в пользование приората довольно неплохие угодья. Тут было и право на рыбную ловлю в Северне, и общие права в Албербери и Пекнелле, манор в Ватборо, а также право строить мельницы. Земля, на которой был построен приорат, тоже была отдана в его собственность. Очень даже неплохо для шести монахов и аббата, не так ли?
К сожалению, у Албербери с самого начала были две проблемы. Во-первых, расположение в приграничье с Уэльсом, и, во-вторых, их подчиненность главному приорату, находящемуся за границей. Первая проблема проявлялась в буднях обитателей приората угнанным скотом и укораденным или уничтоженным зерном, а вторая... По сути, обитатели приората не могли и пальцем пошевелить в управлении своим хозяйством без разрешения приора в Гранмонте, но приор в Гранмонте требовал от дочернего приората половину дохода, который должны были приносить их владения. Опять же, административные проблемы Гранмонта во Франции неизбежно отражались на назначениях, которые мог делать только главный приор ордена. А мы помним, что о периодические скандалы в головном приорате обламывали зубы даже привычные ко всему администраторы папы. А потом началась Столетняя война. В 1337 году Эдвард III наложил арест на всё имущество грандмонтинских приоратов в Англии, поскольку их начальник был во Франции. В 1344 году, отчаявшийся приор Албербери официально заявил, что он является подданным английского короля, а не французского, что было официально подтверждено патроном приората, очередным Фиц-Уорином, которому и было дано право взять дела приората в свои руки, и самому назначать в него приоров.
Но, естественно, головной офис, так сказать, сдаваться не собирался, и продолжал назначать своих приоров. И снимать их с должности, как в 1357 году, когда приор Джон из Каблингтона был обвинен в растрате средств, жестоком поведении и убийстве. Король Эдвард III приказал начать расследование, но вмешался аббат Гранмонта, и, в результате, приор был просто смещен. К сожалению, я не нашла никакого материала по этому делу. Аналогичная ситуация случилась в 1364 году, когда приор Ричард из Стреттона был объявлен вне закона по обвинению в убийстве, и бежал из приората на время, нужное для получения королевского пардона. Естественно, на его место был назначен аббатом Грандмонта другой приор, Ричард из Хаттона. По этому случаю можно сказать только то, что Ричард из Стреттона королевского пардона не получил, потому что с 1365 года приором в Альбербери был Ричард из Хаттона. В конце концов, в 1369 году на аббатство был снова наложен арест, как на организацию, управляемую из-за границы. В 1441 году, король Генри VI отдал его колледжу Всех Святых в Оксфорде. В 1550-х годах приорат был перестроен в частный дом. При перестройке были найдены классические скелеты под лестницей, в количестве 5 штук, но никого не заинтересовало, кому они принадлежали.
Под процесс глажения белья, включила "Следователь Тихонов". Это вторая попытка, вообще-то, в первый раз глянула на мятую физию главгероя - и выключила. Это ещё задолго до скандала с актером было. А недавно встретила упоминание сериала в связи с пресонажем Шараповым, и решила потерпеть. Благо, в экран можно было и не пялиться.
Слушать этот сериал, изредка поглядывая на экран, забавно. Почему-то М. Ефремов играет какого-то гопника, а не следователя по особо важным, но это на совести сценариста. Интереснее другое. Периодически Ефремов подпускает в речь раскаты и интонации Жеглова. Но посколько харизмы Высоцкого у него нет, да и год на дворе изображается 1980, а не 1945, то всё равно получается гопник. Не скажу, что этот Ефремов играть не умеет, просто то, что он играет, мне категорически не нравится. Но мне очень понравился Юра с Босхом
Пока не забыла. Не знаю, с чего вдруг - тут наложились книга о китайской цивилизации, пост френдессы о том, что ей некомфортно с собой жить, пост в дайри о "чудовище в твоей комнате", и мельком увиденная вчера в жж-шной ленте бодипозитивная фотография толстушки, упоенно подъедающей конфеты из коробки, и сегодняшняя статейка в газете о том, как строить отношения с любимыми. Ну и, конечно, мое собственное восприятие жизни.
читать дальшеЯ всегда чувствовала большой подвох в популярной идее бодипозитива. С позитивом-то всё нормально, себя надо воспринимать действительно позитивно, но тут произошла, на мой взгляд, подмена понятия. Вот он человек, которому дано тело для того, чтобы своей сложной (и, одновременно, очень простой деятельностью) обеспечить ему возможность думать, чувствовать, познавать мир, и даже немножко его изменять. У тела есть свои, простые потребности. Ему нужна энергия, чтобы функционировать. Ему нужны хорошо и слаженно действующие детали внутреннего механизма, чтобы, опять же, функционировать. Тело также оптимизировано в определенных параметрах, чтобы его функционирование шло четко и слаженно. Это фукционирование не будет идти слаженно, если телу приходится выдерживать двойную нагрузку избыточного веса, если детали его механизма будут окружены жировыми мешками, если жир будет растягивать кожу в складки и образовывать очаги воспаления под этими складками. Соответственно, когда человек раскармливает себя до состояния ожирения, но продолжает уписывать шоколад коробками, это не бодипозитив - это самоуничтожение и самообман.
Но себя обмануть невозможно. Под сладким вкусом шоколада всё равно будет чувствоваться горечь поражения. И тут выходит на сцену психика. Как мы определяем комфорт и дискомфорт, победу и поражение? Моя недовольная собой френдесса написала длинный и детальный список того, что с ней "не так": проблемы со сном, проблемы с питанием (то много, то мало), "синдром самозванца" (неверие в свои достижения?), нормальная бытовая лень (если чего-то дома нет, а в магазин идти лень, то можно и обойтись без того, чего хочется), тревожность, ипохондрия, перепады настроения, склонность избегать общения с неприятными почему-то людьми, общая "тонкокожесть", утомляемость к вечеру, реагирование на погодные явления. Нормальные проблемы нормальной жизни, да? Вполне решаемые. К тому же, дискомфорт в определенных количествах - это вообще часть жизни. Поводья, если хотите, которые направляют в нужную сторону. Руль. Ведь руль - это не "я стою и рулю, куда хочу", это о том, чтобы прибыть туда, куда направляешься. А направляемся мы, по большому счету, к состоянию гармонии. И с собой, и, извиняюсь, с мирозданием, или хотя бы с микрокосмом своей маленькой судьбы. А гармония не статична, она подвержена влияниям того, что происходит в большом макрокосме. То есть, раз и навсегда приплыть в гавань под названием Счастье невозможно. Дискомфорт будет всегда, потому что он должен быть. Не будет дискомфорта - жизнь превратится в плаванье без рули, а так и разбиться можно.
Но как-то получилось, что человек стремится к ложно-бодипозитивному "немедленно сделайте мне хорошо" и здесь. То есть, к состоянию полного комфорта, к определенной статичной точке. Которая по определению невозможна для живого, думающего и чувствующего существа. И начинаются затраты всей жизненной энергии на то, чтобы оставаться в этой неподвижной точке "хорошо". И затраты, превышающие имеющуюся жизненную энергию, потому что невозможно заставить по определению динамичную систему застыть в статичном состоянии гипотетического "хорошо". И вот когда энергия этого измотанного человека переходит в устойчивый минус и уверенно стремится к нулю, начинается совершенно дикий уровень дискомфорта, переходящий во фрустрацию. Да, об этом миф о Сизифе, я думаю. Как только он докатывает камень до вершины горы, тот не застывает на ней, а катится. В случае Сизифа - на исходную позицию. До тех пор, пока бедняга не поймет подтолкнуть его на вершине горы катиться свободно дальше. Ну или в другую сторону хотя бы, а не по одной траектории, черт его побери.
Что делает человек, испытывая зашкаливающий уровень дискомфорта? Обычно орет "аааа!!!" и бежит с этим на публичные сетевые площадки, где всем миром устраивается обсуждение, и довольно часто коллективный разум все-таки находит выход из "ааааа!". Но. Во-первых, не всегда коллектив включает разум, довольно часто он берется за камни, и начинает вопящего ими закидывать. Ну вот так сложился момент. Во-вторых, ум взывающего должен быть открыт достаточно, чтобы услышать, что ж ему предлагают. И поступить, чаще всего, наоборот, но все-таки сдвинуться с места))
Другой путь - поиск мудреца на вершине горы, который всё разложит по полочкам и наметит страдальцу курс движения. Например, к психотерапевту. Но. Откуда столько жалоб на плохих психотерапевтов? Потому что те плохие специалисты? Вовсе нет. Просто потому, что психотерапевты - тоже люди. Вот в древности с такими проблемами шли в храмы, к тем, кто всякими молитвами-медитациями сумел, предположительно, освободиться от своего человеческого, от своей судьбы, и смог беспристрастным взглядом со стороны увидеть и понять, и даже подтолкнуть в нужную сторону. В наше время, с молитвами-медитациями образовался напряг, поэтому их заменили на суррогаты. Но ладно, всё лучше искать единения с космическим разумом в душевой, за неимением водопада, чем вообще не искать. Увы, единение - материя тонкая, но растяжимая, а люди таки упорно стремятся получить рецепт счастья, простой и беспроигрышный. То есть, пойдут к психотерапевту. И хорошо, если нападут на специалиста, идущего схожей судьбой, что ли. Который сможет в общих чертах понять, о чем несвязно бормочет посетитель, но это не так уж часто случается. Дело не в нежелании понять, этого любой специалист желает - хорошо сделать свою работу. Просто психотерапевт - это такой же человек, как и его пациент, то есть, со своими ограничениями, и никакие таблицы-тесты этого не изменят.
Вот поэтому я и думаю, что зачем ходить со своей жизнью к кому-то, кто её всё равно не увидет такой, какая она есть для тебя, а всего лишь через фильтры своего восприятия. Зачем вытаскивать из памяти давно искаженные временем воспоминания, зачем снова и снова погружаться в старые травмы, если все они уже случились, и совсем не с тем человеком, который сидит перед психотерапевтом? "Чудовища в комнате" тоже бы давно уже не было, если бы его не подкармливали изрядно протухшими, старыми тревогами личности, которой в этой комнате уже нет, которая давно, извиняюсь, умерла, а её так и не похоронили. В конце концов, всё довольно просто решается с этими старыми тревогами, проблемами и травмами. Достаточно признать, что очень большая их часть была твоим личным выбором. Многие не были. Сядь, рассортируй, сделай выводы. И если с выбором проблемы будут, и это нормально - главное, сам выбрал, то изменить свой модус операнди, чтобы не врюхиваться в ситуации, где выбор делают за тебя, вполне возможно. А после этого, проветрив свой чердак и выкинув из него старый хлам, можно жить дальше.
А вот как можно домашними средствами соединить макрокосм с личным микрокосмом, я ещё не придумала. Скорее всего, так, как написала выше. Сформулируй претензии к мирозданию - выкинь из них нормальные, направляющие дискомфорты - по оставшимся определи свой модус операнди - измени его - начни менять то, что тебе мешает развиваться - и не жалей ни о чем.
После того, как грандмонтинцы стали уважаемым, почитаемым и активным в политике орденом, на них посыпались, как и следовало ожидать, материальные проявления этого уважения и почитания. И, поскольку правила ордена однозначно запрещали святой братии обременять свою души земными богатствами, был найден выход, который на то время (думаю, где-то с времен уже Пьера де Лиможа) показался гениальным: монахи оставались свободными от оков маммоны, а финансами и имуществом грандмонтинских аббатств стали заправлять братья-миряне. То есть, члены общины, не дававшие монашеского обета. Таким образом, аббатствам удавалось как бы иметь и, одновременно, не иметь собственность, и обрабатывать поля не допотопными средствами, и не изнурять монашескую братию принудительной диетой в добавок к обязательной. Можно было и скот разводить, и даже торговать, и при этом сами монахи могли сосредоточиться на том, для чего они, собственно, в монастырь и ушли - на делах духовных.
читать дальше Эти братья-миряне изначально были просто теми, кто имел тягу к религиозной жизни, но не был достаточно образован, чтобы вступить в орден. Их называли по-разному: fratres conversi, laici barbati, illiterati, а то и idiotæ, представьте. Хотя сам по себе образовательный ценз не был прихотью монашеских орденов - помимо "поститься и молиться", монахам вменялось также пожизненно учиться. Учиться же, то есть изучать и обдумывать труды теологов и философов (и не только на латыни), начиная с античных времен, будучи совершенно неграмотным, было практически невозможно. Разумеется, уровень требований мог быть разным в разных аббатствах, которые в духовной деятельности специализировались каждое на своем, но базовая грамотность была, все-таки, критерием. Институт братьев-мирян появился, предположительно, около 1038 года, с легкой руки св. Джиованни Гуальберто, основателя валломброзианского ордена.
Сам-то св. Джиованни был прекрасно образованным патрицием, но жизнь в обычном бенедиктинском аббатстве показалась ему слишком лёгкой. Во всяком случае, именно так официально объясняется, почему именно он решил основать свой собственный орден с аскетическим образом жизни, что ему и удалось. Но после того, как папа Виктор II подписал, в 1056 году, устав этого ордена, валломброзиане, как впоследствии и грандмонтинцы, стали расширяться, что потребовало, в свою очередь, рабочих и управляющих рук, хотя до этого орден был практически клубом для избранных и тщательно ограничивал свою численность. Впрочем, св. Джиованни всегда мечтал о том, чтобы аскеты-отшельники не превращились в полумистические фигуры, забираясь в дебри, а жили среди людей, показывая пример своим аскетизмом. Правда, не совсем понятно, что именно св. Джиованни понимал под жизнью среди людей, ведь монахам его ордена запрещалось покидать территорию аббатства, какой бы ни была причина. Остается надеяться, что беднягам хотя бы разрешалось принимать гостей. Так или иначе, история братьев-мирян в монашеской общине началась именно с него.
Но время шло, и аббатствам пришлось значительно расширить круг своей деятельности. Пришлось открывать школы, больницы, приюты, участвовать в строительных проектах. Им пришлось обзавестись арендаторами, и управлять финансовыми потоками. Всё это привлекало в общины всё более образованных братьев-мирян. Более того, неизбежные связи с обществом, в котором аббатства действовали, подразумевали, что часть должностей при них стала почетным правом видных ремесленников и горожан. Конечно, многие аббатства с самого начала практиковали разделение братьев-мирян на своего рода касты: безграмотные и бесприютные жили как монахи, не являясь монахами, и за это у них была какая-никакая еда на столе и крыша над головой, а квалифицированную рабочую силу нанимали за деньги. Эта система работала отлично в тех религиозных орденах, которые не были связаны жесткими запретами. Там священники и монахи становились, по сути, членами окружающего социума, наравне с братьями-мирянами.
Но у грандмонтинцев сложилась такая ситуация, что их аббатства функционировали только благодаря братьям-мирянам, которые, благодаря этому, стали частью функционирующего аббатства, тогда как все права были у монахов, которые либо уже были рукоположены в священники, либо готовились к этому. Тут нужно снова сделать небольшой, но важный вбоквелл о том, как разделялись на тот момент церковные должности. Диаконом, священником и епископом можно было стать только через рукоположение. А вот архидьякон, протодьякон, иеромонах, пресвитер, архипресвитер, архимандрит, архиепископ, монсиньор (младший прелат), кардинал, патриарх и папа - это административные должности, рукоположения не требующие. В общем, братья-миряне хотели права избираться на некоторые из перечисленных должностей, которые в те времена были в ходу.
Опять же, была и политика, которая просто не могла, через тех же братьев-мирян, не повлиять на взаимоотношения аббатств в ордене. Большая часть аббатств градмонтинцев была на континенте: в Нормандии, во Франции, в Анжу и в Аквитании. Но и в Англии имелись три аббатства: приорат Албербери в Шропшире, приорат Красволл в Херефордшире, и приорат Гросмонт в северном Йоркшире. Причем, с учетом распределения влияния Англии и Франции на регионы, в которых аббатства находились, орден раскололся, по сути, на две части: проанглийскую и профранцузскую (вернее, про-Плантагенетовскую и профранцузскую). Дело было в 1185 году, и касалось короля Англии, Генри II. Тогда приором монастыря был Гийом де Траиньяк, который в 1170-х годах, ещё в бытность рядовым монахом, написал для короля короткий третиз о том, как нужно наилучшим способом улаживать конфликты со служителями церкви, и довольно прямолинейное письмо сразу после гибели Бекета. Близкие отношения короля с орденом грандмонтинцев сыграли с аббатством, впрочем, злую шутку в 1183 году, когда его старший сын, тёзка и наследник, Молодой король, ограбил аббатство подчистую (и не только его), чтобы раздобыть денег для оплаты наемников, с которыми он воевал против отца. Надо сказать, что возмездие настигло Молодого Короля практически немедленно - он умер от дизентерии (а вовсе не от лихорадки) через несколько дней. И отпевали его именно в аббатстве Грандмонт.
То есть, можно сказать, что именно монахи аббатства были на стороне Плантагенетов, потому что именно аббатство около Лиможа было материнским аббатством для всех остальных, находящихся на территории обширной империи Ангевинов. Но вот братья-миряне аббатства, французы, были на стороне короля Филиппа, у которого к 1185 году окончательно испортились отношения с королем Англии. Дело закончилось тем, что братья-миряне выкинули из аббатства и аббата, и 200 человек его приспешников, и посадили для оставшихся аббатом того, избрали сами.
Ситуация, при этом, затянулась надолго, хотя её пытались безуспешно разрешить несколько пап. В 1219 году, из аббатства вылетел следующий приор, за которым последовали 40 монахов - и тоже с подачи братьев-мирян. Деталей этих дрязг сообщить, к сожалению не могу - об этом ордене существует только одна книга, The Hermit Monks of Grandmont (by Carole Hutchison) в 400 стр., но существует она только в бумаге, и не настолько нужна мне, чтобы я её заказала. Могу только сказать, что для усмирения в орден была отправлена в 1244 году целая папская делегация, которая поставила ультиматум: или грандмонтинцы прекращают позориться, либо их просто объединят с цистерцианцами. Угроза (а также принудительное удаление из аббатства большого количества монахов) помогла, и на время всё успокоилось. Тем не менее, скандалы и смягчение устава в 1224 году привели к тому, что орден потерял свою святую репутацию.
Спасла их тогда от полного распада папская булла "Exigente debito" в 1317 году. Количество религиозных домов было сокращено от 149 до 39, приор ордена стал аббатом, и выбираться он стал голосованием монахов аббатства, а не представителей всех религиозных домов ордена. Смертельный же удар ордену нанесла Столетняя война. Пожалуй, последняя славная глава аббатства была написана в 1604 году, когда в нем попытались обосноваться гугеноты. Аббат Ригуд де Лавур их каким-то образом изгнал. В 1643 годы была предпринята последняя попытка как-то ввести этот орден в мередиан, но и оставшиеся 150 грандмонтинцев продолжали ссориться буквально до самой смерти. В 1787 году из аббатства Грандмонтин ушли последние два монаха - возможно, и они после ссоры.
В Англии было три приората грандмонтинцев, и их история тоже была пестрой, но об этом - в следующий раз.
This gilded relief sculpture of Saint James the Great decorated the high altar of the abbey church at Grandmont until the French Revolution. Dated circa 1231. (Metropolitan Museum of Art collection)