У нас оно наступит в полночь. Конечно, многие будут праздновать по другому календарю, через две недели, но чем больше накопится добрых пожеланий, тем лучше, правда? Пусть вам будет пушисто и уютно, пусть верится в обновление и счастливые возможности, пусть мерцают свечи и танцуют снежинки в свете уличных фонарей.
Как вы заметили, и у меня ритм осмысленных записей стал более редким. Таким он и останется до Нового года. Рождественская неделя - это время для раздумий и подведений итогов. Новое пусть приходит потом.
Пытаюсь установить на стационар в одной комнате коннект с интернетом, "находящимся" в другой комнате. Всякие внутренние антенны имеются, и с лаптопом проблем не было. Но, увы, новый комп потребовал нового дивайса, который этот WLAN должен словить. Обещили, как обычно, "воткни флэшку и будет счастье". Счастья нет. Авотоматом не подключилось, пришлось пробовать мануально.
Парень, который устанавливал прежний коннект, записал на бумажке три строки. Надо зафигачить три ответа. И - ничего не выходит. Что есть SSID??? У него там слово, типа "Внутренняя сеть". А потом идет комбинация чисел сплошняком. А последняя строка - комбинация чисел через точку - IP? И что куда писать? Кажется, перепробовала все комбинации с нулевым результатом.
пафосноДля кого как, а для меня заморочки вокруг Колец Всевластья всегда были менее интересны, чем истории преодоления себя, которых в эпосе Толкиена много. Потому что неспокойный мир эпоса - это наш мир. Пусть декорации нашей реальности куда как менее красочны (а часто просто жалки, чего там), мы часто стоим точнехонько перед тем ж выбором, что и герои Толкиена.
Вот и здесь, в Хоббите. Выбор. Предсказуемый покой или манящая неизвестность? Уйти или остаться? Обидеться на нелестное мнение о себе или встретить вызов? Признать неправоту публично, поблагодарить того, кого считал ходячим недоразумением, преодолеть инстинктивную враждебность...
В целом, для меня в фильме один недостаток: он перегружен массовыми сценами. Многовато мельтешения. Вообще всего много: пейзажей, летящих камней, рушащихся мостов, немыслимых тварей. Мне кажется, что этим уничтожается драматичность происходящего.
Вот в Властелинах Колец (книге) происходящее виделось глазами "простых людей", так сказать. Поэтому оно потрясает. Понимаешь, как тяжко всё случающееся пережить и не тронуться умом. Думаю, это же и с Хоббитом. Это ведь история вовсе не о короле гномов, это история именно о маленьком хоббите, влипшем в большую историю. Если бы сцена, где он встал со своим ножиком между Торином и орком, была обставлена менее зрелищно, в ней бы было больше драмы.
Что касается нарушений канона, то именно в историях Толкиена меня не покидает мысль, что их можно и даже должно рассказывать по-разному.
дыбрУборка, забег по магазинам, попытка левой рукой настроить комп мужа (неудачная), стирать, гладить, ставить елку, развешивать освещение. В перерывах еще текущее "ачтомыбудемсегодняесть?" и "ачтосаунаужеготова?". Начала кормить котов говядиной. Страдалец Красавчик (который теперь изрядная страшидла) ест, трясясь от жадности. Рыжий нюхает и плачет, хочет нормальную консерву. А консерву давать - есть вероятность, что Красавчик тоже приложится. А на изменение диеты у нас последняя надежда.
Осталось два выходных. А в канун Рождества работаю в вечер. Дома буду после 23 часов. Дозапечь окорок, накрыть на стол, разогреть запеканки, не забывать держать приятное выражение лица. После обхода не менее 15 душ. Конец света, говорите?
Забавно: 24.12 весь общественный транспорт в Хельсинки встанет в 15:00. До 11 утра 25.12. Рождество-с. Есть ли еще в мире столица, которая вымирает на праздник?
читать дальшеТолько мне кажется, что для исполений и одного хватит. Дорогое Мироздание, пошли ты мне шальных денег и в большом количестве, а с остальным я и сама разберусь.
Ну, а из исполнимых...
1. Хочу, чтобы кот Красавчик выжил.
2. Хочу вынырнуть из состояния перманентной тревожной озабоченности, переходящей в безнадежность.
3. Хочу умотать в августе-сентябре недели на 2 подальше от дома. И потерять паспорт, память телефон.
4. Хочу ПЕРЕМЕН. Для разнообразия - позитивных.
5. Хочу радости. Можно даже не каждый день.
В общем-то, этого мне хватит. А цели - это совсем другое, здесь "хочу" не при чем.
Бросить курить, сбросить 10 кг, начать краситься, начать обращать внимание на тряпки, влюбиться
Но пока у меня комп, дайри, друзья, и обожаемые мои фигуранты исторических и выдуманных историй - я переживу все, что угодно, даже если не все мои "хочу" исполнятся.
Надо сразу сказать, что для всех Ангевинов, к которым принадлежало семейство Генри II Английского, их континентальные владения были превыше всего. Как заметил профессор Джон Джиллингхем, «Ангевины должны рассматриваться как французские принцы, владения которых включали Англию». Профессор знал, о чем говорил: сам Генри II за 35 лет своего правления в Англии провел около 13 лет. Ричард за 9,5 лет провел в Англии 5 месяцев. Джон, отбывший на континент в середине 1199 года, до самого декабря 1203 года бывал в Англии только наездами.
В те годы эта «империя Ангевинов» занимала большую часть современной западной Франции, что означало, что сама Франция была намного меньше, чем в наши дни. Говоря очень кратко, в 987 году один пра- пра - пра - пра - пра правнук Карла Великого по имени Гуго Капет при помощи определенных политических интриг короновался в Нуайоне - как rex Francorum, то ли как король Франции, то ли как король «франков», трактуют по-разному. Это было довольно забавно, если посмотреть на карту того времени:
читать дальшеСкромный королевский домен, Иль-де-Франс, был окружен большими и совершенно независимыми графствами и герцогствами. Капетинги, тем не менее, утверждали, что являются сюзеренами всей Франции, хотя долгое время их утверждение вызывало у окружающих герцогов, графов, виконтов и лордов только более или менее веселый смех. Ровно до тех пор, пока на узкий трон Капетингов не взошел Филипп Август, он же Филипп II Французский.
Он был своеобразным человеком, неординарной личностью, главной чертой которой была тяга к округлению и преумножению. Понять его можно. Посмотрим еще раз на пресловутую карту.
Владения Ангевинов включали королевство Англия, лордство Ирландия, герцогства Нормандия, Гасконь и Аквитания, графства Анжу, Пуату, Мэн, Турень, Сентонж, Ла Марш, Перигор, Лимузин, Нант, Карси. Вот эти территории в разной степени еще признавали претензии Капетингов. Но сами Плантагенеты имели еще определенное влияние на Шотландию, княжества Уэльса, графство Тулуза, и герцогства Бретонь и Корнуолл. Плантагенеты имели притязания и на Берри с Овернью, хотя здесь их притязания остались на уровне притязаний.
Подобная визуализация объясняет интриги Филиппа Французского, не так ли?
Опять же, не вдаваясь в громоздкие подробности: Ангевины хотя бы теоретически признавали главенство Филиппа во Франции, принося ему оммаж. Подданные Ангевинов, ими недовольные, могли обращаться через головы своих сеньоров к сеньору сеньоров – к королю Филиппу. Очевидно, причина подобной сговорчивости крылась в том, что империя Ангевинов была уязвима для ударов из Парижа вдоль Сены и Луары по направлению к Руану и Анже. А эти города были крупнейшими транспортными узлами средневековой Франции. Принося оммаж, Ангевины также одновременно формально подтверждали свои права на те земли, которыми они владели. Более того, принося оммаж, они утверждали свои права против внутренних конкурентов. Например, Генри II конкурировал со своим братом за Анжу. Принеся оммаж сюзерену, он утвердил права на Анжу за собой.
В любом случае, для любого здравомыслящего французского монарха было очевидным, что Ангевинов с континента вышибить было необходимо. А Филипп был не только здравомыслящим, он еще и обладал способностью мыслить глобально. Не зря он проводил столько времени с сыновьями Генриха Английского. Возможность внести раздор в лагерь сильного противника – это, конечно, да. Но не только. Филипп постепенно выяснил то, с чем столкнулся (и обо что расшибся) Джон практически в первые годы своего правления: империя Ангевинов стала распадаться изнутри.
Если бы все шло по тому сценарию, который сочинил король Генри, его многочисленные сыновья правили бы разными областями империи, и владения оставались бы в семье, так сказать. Но его преемник погиб, погиб и следующий сын, а Ричард увел в крестовый поход если не «цвет рыцарства», то именно тех, кто был Ангевинам предан и имел при этом сильную личную власть. И вернулись из похода немногие.
Было и еще кое-что. Большую часть контингента норманнов, пришедших в Англию с Вильгельмом Завоевателем, составляли не крупные бароны-землевладельцы, а рыцари, у которых что-то было на континенте, а то и вообще ничего не было. А вот семьи у них были, и эти семьи росли, и владения, как следствие, дробились. К 1130 году колонизация Англии была практически закончена, и уже во времена Ричарда значительная часть его рыцарей имела очень слабые связи с континентом, а то и вообще никакой. После своего возвращения из плена он ведь пользовался для своих войн с Филиппом либо наемниками, либо силами континентальных подданных. Те, кто уже в нескольких поколениях жил в Англии, имели все интересы именно в Англии.
Историки предполагают, что фактический распад империи начался задолго до того, как у короля Джона возникла необходимость мобилизовать своих английских подданных для защиты интересов Ангевинов на континенте. Что касается тех подданных, которые жили на континенте, то для них возрастающее влияние Филиппа Французского было более насущной реальностью, чем теоретическая принадлежность к англо-норманнскому сообществу. Ко времени правления Ричарда, например, между англо-норманнами и семействами элиты Анжу и Аквитании заключались только единичные брачные союзы, и это – серьезный признак распада единства.
Собственно, у Джона была только одна возможность удержать унаследованную «империю» единой: при помощи военной силы. Как это делал его брат. Но такой тип управления чреват катастрофическими последствиями для экономики и, через нее, для политики. Последние годы правления Ричарда и сама его смерть являются лучшим этому доказательством. Король Ричард правил с жесткостью и расточительностью человека, которому не надо было думать о том, что он оставит своему наследнику. Он разорил ту страну, которая была готова ему помогать, и он упустил поворотный момент в истории отношений между империей Ангевинов и французским королевством, увлекшись интригами вокруг иерусалимского престола. Он упустил Филиппа Августа.
Джона часто упрекают в том, что он принес оммаж Филиппу. Это достаточно странно, потому что его отец приносил оммаж Капетингам дважды, в 1156 и 1183 годах, и Ричард – тоже дважды, в 1188 и в 1189 годах. Джон сделал это только однажды, в 1200-м году, и получил клеймо предателя и слабака. Хотя оммаж всегда был более сложным институтом, нежели просто разборка "кто главнее".
Причем, Джону пришлось иметь дело с Филиппом, а не с его достаточно либеральным папашей. С Филиппом, который за первые 10 лет правления увеличил доходы своего государства на 22%! Более того, Филипп не забыл о пропаганде. Он озаботился, чтобы история его рода и репутация Карла Великого описывалась в летописях и подтверждала права его дома на власть – и над Ангевинами тоже.
Истинная ситуация 1199-го года была в том, что переговоры между Филиппом и Джоном были большим политическим успехом для Джона, а не проигрышем, и этот успех обеспечила ему его неутомимая матушка.
Дело в том, что Анжу, Мэн, Турень и Бретань признали своим претендентом на корону Ричарда его племянника Артура. 20 апреля 1199 года Артур принес оммаж Филиппу. Констанс Бретонская ведет войска на Анже, Филипп, пользуясь правом сюзерена помогать своему вассалу, направляет удар на Эвре и помогает людям Констанс в действиях против Тура и Ле Мэна.
Но Алиенора оказалась еще проворнее, чем ее молодая невестка. Сразу после смерти Ричарда она, не тратя времени, принесла оммаж Филиппу как властительница Аквитании, чем утвердила за собой право на это герцогство. Одновременно она сдала Джону права на Пуату, и получила это графство из рук сына обратно, в пожизненное владение. В результате, солидный кусок континентальных владений Ангевинов был сделан безусловно лояльным делу Джона. Во всяком случае, пока Алиенора жила, а умирать она, назло врагам, не собиралась.
В результате, Филиппу просто пришлось начать переговоры 24 июня, и заключить мир до 16 августа того же года – что дало Джону время утрясти формальности и собраться с силами.
Арто Нюквист (Arto Nyqvist). Жил весело, и сейчас задор не исчез. Что необычно для людей его типа - он вовремя прекратил испытывать судьбу. Вот, собственно, что он творил:
Наверное, мне надо завести тег «Записки из сумасшедшего дома» для записей о работе.
читать дальшеРаботаю сегодня и завтра в день, то есть персонал ослаблен вдвое по сравнению с буднями (нет, почему - не знаю, объем работы тот же). Вчера где-то около трех часов одна медсестрица с ужасом мне сообщает, что у одного из наших подопечных, Лео, абсолютно пустой холодильник. Какая-то распустеха, которая ходила к нему в прошлый понедельник, забыла сделать заказ в магазин на доставку продуктов. Лео забирают послезавтра на Рождество в какой-то дом для престарелых, именуемый реабилитационным центром, но что-то двое суток есть ему таки надо.
Хохма в том, что деньги у Лео есть – на счету в банке, куда можно попасть при помощи заветной пластиковой карточки. Но Лео, у которого некоторая дементия на почве неуемного употребления алкоголя в активную пору жизни, забыл код этой карточки. Какой-то код он помнит, но это не тот код. Поскольку Лео «передвигается» только в инвалидном кресле, для визита в одну из немногих выживших банковских контор надо вызывать инвалидное такси и ехать с ним. На что времени нет, ибо в обходном листе 12 – 15 человек за смену.
Звоню в банк. Пришлите, - говорю, - вашему клиенту код письмом, на дом. Фиг. По телефонному звонку банк может что-то куда-то выслать только в том случае, если клиент имеет электронные пароли для оплаты счетов в сети. Когда он подтвердит свою личность этим паролем, с ним будут общаться. Поскольку у Лео никаких паролей, конечно, нет – добро пожаловать в контору. Иначе никак. Ну, коллеги поахали, погоревали – и разошлись. А у Лео, кстати, диабет, и магическим образом еда в его холодильнике не появится. Выматерилась, по дороге домой заехала в магазин и купила деду еды. Компенсируют мне как-то эту плату – хорошо (но сомнительно). Не компенсируют – и фиг с ними.
Это рассказ не о том, что я хорошая, а о том, как далеко мы зашли в сфере услуг. Нет электронных паролей и жизненное пространство ограничено четырьмя стенами – и тебя уже как бы вообще нет. И будешь сидеть голодным, являясь объектом социального попечения, если у кого-то не дрогнет сердце. Нет, растяпу, которая не заказала деду продукты, не накажут.
Не накажут и медбрата, который вчера вечером ухитрился потерять связку с семью ключами. Конечно, воспользоваться ими не смогут в нехороших целях, потому что они не подписаны, просто пронумерованы в произвольном порядке. Но у нас на попечении такая публика, что их лекарства находятся в закрытых ящиках. А ключи от лекарств были, конечно, на одном колечке с ключами от квартиры.
Мне повезло. Среди моих «обходных» были утеряны только два ключа, и они принадлежали людям, с головой почти дружащими. Одному просто позвонила, чтобы сам брал лекарства из доцетницы (у него тяжелая форма эпилепсии – неудачная операция после аварии), у второй дочь догадалась спрятать запасной ключ от ящика с лекарствами в квартире матери (диабет и сердце). Так что сбоев не произошло. Сколько мы теперь будем без этих ключей, пока не поменяют замки или не сделают копии ключей – непонятно, потому что для изготовления копий ключей тоже есть своя бюрократия. Организации вся эта хрень обойдется где-то в тысячу евро как минимум. Наши нервы, которые мы тратим на объяснения, почему нет ключей, никому не жаль.
Заканчивается смена. Кто приходит в вечер – неизвестно. Вроде, одна из тех, чья смена, вчера болела. Но не сообщила, придет ли сегодня. Начинается лихорадочный обзвон запасных, но за час до начала смены никто не соглашается. Кто-то робко заикается, что надо тянуть жребий, кто из утренних останется продолжать в вечер. Я холодно отвечаю, что ничего тянуть не собираюсь, а собираюсь я домой. Набегалась с 8 утра до 14 дня без перерыва на обед. Находится доброволица. Та же, которая уже отработала вчера с утра до 22 вечера, и сегодня снова вышла в утро. И завтра у нее утро. Не хочется думать, что в состоянии такой усталости можно наворотить, если она уже вчера вечером сделала несколько ошибок.
А утром мне попытались влюлить список подопечных соседней бригады. При том, что медбрат из той бригады решил обходить наших. Послала резко. Причина в том, что если ты не знаешь адресов, пациентов, расположения их квартир и вообще, что с ними делать – ты тратишь вдвое больше времени на обход. А списки обходов длинные. И очень, очень глупо составленные, надо сказать. А большее количество обходных – это утренние, которые в период с 8 утра до 10 утра. Сегодня появилась у предпоследней утренней в 10:30, потому что сначала надо было обойти диабетников.
И это – только один день. А их в неделе семь, и все проходят приблизительно в вышеописанном духе. Заморочки каждый день разные, но спокойных, хорошо спланированных дней просто не бывает.
Ричард I мог объявить Джона своим наследником, и Маршалл мог подкрепить этот выбор своим авторитетом, но сути дела эти маневры не меняли: Джон был младшим братом. И сын Джеффри, следующего за Ричардом, был в глазах некоторых тем самым законным наследником престола. Законным, обойденным, и, тем самым, обиженным. Не в Англии, конечно, а на континенте. Впрочем, не та у него была мать, чтобы смириться с положением дел.
Констанция Бретонская достаточно в своей жизни натерпелась от англичан, чтобы смириться еще и с нарушением прав своего сына. Пусть этот сын и был напоминанием о браке по принуждению. Хотя в жизни Констанс было много чего более кошмарного, чем Джеффри Плантагенет.
читать дальшеКонстанс была единственной дочерью своего отца, Конана, герцога Бретани и графа Ричмонда. Поскольку герцог Конан сам не мог справиться с собственными вассалами, он обратился за помощью к английскому королю – и тот помог, но с условием, что после смерти Конана его дочь выйдет замуж за сына Генри. В 1169 году бретонцам пришлось присягнуть на верность Джеффри, которому тогда было всего-то 11 лет. Невесте было на три года меньше.
Поженились-то они, конечно, гораздо позже, в 1181 году, но симпатичный ветреник достаточно твердо правил бретонцами, и жену к государственным делам не подпускал и близко. Всегда готовый интриговать, он видел жену достаточно, чтобы сделать ей за пять лет брака троих детей, но большой привязанности супруги друг к другу не испытывали. Констанс страдала, что ее лишили законного наследства из-за слабости отца, а Джеффри было просто не до жены. Свобода для герцогини наступила в 1186 году, когда ее супруг сломал шею в Париже. Целых два года она правила своим наследственным герцогством, и правила хорошо.
Но… Но, к своему несчастью, она была вдвойне зависима от энергичного английского короля. Она была богатой наследницей, формально находившейся от бывшего тестя в вассальной зависимости (графство Ричмонд), то есть он волен был распоряжаться ее рукой. И она была матерью его внука. Наверное, она могла бы откупиться. Но в таких случаях сумма штрафа обычна была практически равна всему, чем владела строптивица. Очевидно, Констанс решила не рисковать, и почти безропотно вышла на Ранульфа де Блондевиля, которому в 1188 году было всего 17 лет, и который был на 11 лет моложе ее. А через год у Англии был уже новый король, Ричард. Видимо, в этот момент Констанс и вывернулась из ненужного ей замужества. Ричард имел виды на своего племянника, решив женить его на дочери Танкреда Сицилийского, и Констанс не упустила шанса.
И вот тут началось самое интересное. Ричард тихо договаривается со своими юстициариями-норманнами, что его корону унаследует Артур Бретонский. Английские подданные Ричарда к этой идее относятся более, чем холодно, да и Алиенора Аквитанская начинает беспокоиться: она хорошо знала то, как относится ее бывшая невестка к Ангевинам. Джон приезжает в Англию и занимает место главы оппозиции по отношению к власти Лонгчампа. Ричард, уже весь в делах и интригах Сицилии и Кипра, отправляет в Англию де Контесиза, неформально проинструктировав его поддержать Джона, одновременно отправив Джону формальное письмо подчиниться Лонгчампу.
В результате, Лонгчампа из Англии выпинывают, и за Джоном как бы признают право унаследовать корону – что не стоит выеденного яйца без решения короля. Плюс, все еще действует договор между Ричардом и Филиппом Французским, одним пункт которого называет преемником короны именно Артура.
Для всех вовлеченных сторон 1194 год был годом потрясений. Ричард договорился с императором Германии, который в том же году завоевал Сицилию. То есть, ни о каком браке Артура уже не могло быть речи. Ричард поссорился и помирился с Джоном, что не могло не обеспокоить Констанс. Она немедленно отказалась от своих герцогских прав в пользу сына, чтобы повысить его статус.
Некоторое время ничего, кроме подковерных интриг, не происходило, пока в 1196 году Ричард снова, почему-то, решил сделать своим преемником Артура. Во всяком случае, так утверждает Википедия, хотя ни Варрен, ни Норгейт, подробно писавшие о Джоне, не упоминают об этом странном решении ни словом. Возможно, Ричард просто готовился договориться с Филиппом Французским, который Констанс и Артура поддерживал – просто в пику Ангевинам. Или в память о незабвенном Джеффри, отце Артура, кто знает. И, вроде, Констанс ехала по вызову Ричарда, чтобы с ним договориться, когда ее похитил де Блондевиль.
Кто куда ехал, с какой целью, и почему де Блондевиль, считающийся, вообще-то, героем, арестовал свою бывшую супругу и заключил ее в один из своих замков – непонятно. Кейт Нордгейт, к Джону историк враждебный, описывает те времена так, что Артур все это время находился при дворе Филиппа Французского. А смерть Ричарда застала принца Джона в гостях у Констанс и Артура, где он, судя по всему, прекрасно проводил время. В любом случае, в плену Констанс точно была, в 1195/1196 году, в St. James sur Beuvron, и в 1199 она точно вернулась домой, и брак ее и де Блондевиля был расторгнут.
Возможно, Джон ее сопровождал в Бретонь, потому что придумать, почему посреди военных действий принц вдруг отбыл на каникулы – сложно. Это также очень хорошо подводит базу под выпад Филиппа в адрес Джона – французский король не хотел семейного примирения еще и с этой ветвью. Детали наверняка есть в книге Ranulf de Blondeville: The First English Hero, но у меня этой, довольно свежей, книги нет.
И вот Джон, узнав одновременно и о смерти брата, и о том, что сам он объявлен наследником престола, мгновенно сорвался с места и направился туда, где хранилась казна Ангевинов – в Шинон. То есть, вольно или нет, сделал то же, что и его дед, Генри I Английский. Потому что без денег король – не король, особенно в тех условиях, когда бароны вовсе не были обязаны подчиняться воле умирающего короля. Это очень важный момент.
Для того, чтобы стать королем, родство с королевским домом было очень важно. Но сама передача власти имела различные традиции в Англии, Нормандии и Анжу. Сам юстициарий Гланвилль написал в свое время целую книгу о том, должно ли отдаваться предпочтение младшему брату или сыну умершего старшего брата – и нашел доводы в пользу обоих решений, склоняясь, тем не менее, в пользу племянника. Закон Нормандии рассматривал младшего сына или брата более близким родственником, нежели племянника.
Джон из Шинона отправился в Фонтевро, где похоронили Ричарда. Оттуда – к овдовевшей Беренгарии. Хотя и не склеилось у нее с Ричардом, она была его вдовой, а значит – ей надо было выразить соболезнования.
Констанс Бретонская подобными церемониями себя не связывала. Пока Джон выполнял свои светские обязанности, она успела снова отправить Артура к Филиппу, призвать армию, и взять под контроль Анжу, Мэн и Турень, в обычаях которых было предпочитать племянника от старшего брата брату младшему. Джон поспешил в Ле-Ман, но туда его даже не впустили. Зато впустили Филиппа, и новый, еще не коронованный, король Англии только чудом не угодил в плен.
В Нормандии Джон был в безопасности. Там Ангевинов могли не любить, но бретонцев там любили еще меньше. И 25 апреля 1199 года Джон был провозглашен герцогом Нормандии и коронован золотым коронетом. Ле-Ман жестоко поплатился за высокомерие: Джон с армией из Нормандии разрушил до основания стены города и его замок, и арестовал самых значительных его граждан. Что касается Анжу, то разруливать ситуацию там оставили наемникам Ричарда, которых спешно привела к своему последнему сыну Алиенора Аквитанская. Даме было 77 лет, но она, похоже, не придавала никакого значения законам природы, и продолжала вести привычную для себя жизнь – практически в седле. Вместе с капитаном наемников, Меркадье, герцогиня Аквитании стала методично разорять Анжу – без сантиментов.
25 мая Джон вернулся в Англию, и через два дня был коронован королем. Маршалл уже успел устроить опрос мнений, и кандидатура Джона была принята практически единогласно. То есть, можно сказать и так, что Джон был избранным голосованием королем. Об этом часто напоминают адвокаты короля Джона. Я только хочу заметить, что выбор был небогат. Или Джон, которого знали и который был даже популярен - среди лондонцев, как минимум. Или Артур, который был еще мальчишкой с недобрыми задатками, французом по воспитанию и убеждениям.
Королевство за пару месяцев, прошедших со смерти Ричарда, впало если не в состояние хаоса, то в состояние раздробленности. Каждый барон, который при Ричарде сидел тихо, как мышь под метлой, кинулся укреплять свои замки и быстро решать затянувшиеся тяжбы силой. Безвластие. Вот чего опасались Маршалл и Пьюйсет, спеша с континента в Англию. Тем более, что в старших юстициариях был оставлен Джеффри ФитцПитер, человек цепкий, но скорее делец, чем управляющий королевством.
Прибыв уже в конце апреля, Де Пьюйсет, в роли архиепископа Кентерберийского, быстренько отлучил всяких мелких дебоширов от церкви, а Маршалл, поигрывая мечом, призвал рыцарей, джентри и мелких баронов принести клятву верности новому королю. Всё было сделано быстро и практически мирно. С сомневающимися пэрами подобный номер, разумеется, провернуть сразу было бы неразумно. С ними имело смысл поторговаться.
В числе недовольных были графы Клэр, Хантингдон, Честер, Феррас, Варвик, Роджер де Лэси и Уильям де Мовбрей. От себя хочу заметить, что все эти пэры с сэрами – именно с тех территорий, где принц Джон в свое время посадил своих людей, пока сэры и пэры топтали пески Святой земли. Предсказуемо, они были готовы признать Джона королем, если он «подтвердит их права».
Де Лэси был, в общем-то, человеком графа Честера, будучи сам всего лишь бароном. А титул графа Честера в тот момент носил… де Блондевиль. Понятно, чего опасались эти двое. Де Мовбреи были в жестокой ссоре еще с батюшкой Джона, который лишил их за это замков в Йоркшире, сравняв их с землей. Интересное семейство. А де Клэры были с Мовбреями в близком родстве. Дэвид Шотландский, носивший титул графа Хантингдона, был женат на сестре де Блондевиля. Феррас был просто зол на Джона за то, что тот сделал в его отсутствие главным шерифом Ноттингема Уильяма де Венденаля, хотя тот был только заместителем для Ферраса.
Из всех присутствующих на переговорах только у графа Варвика, Валерана де Бьюмонта, было на уме нечто конкретное, когда он говорил о «правах», которые нуждаются в подтверждении: его много лет терзал некий самозванец, который утверждал, что он – старший брат Валерана, Уильям, и что он вовсе не погиб в крестовом походе, и что титул принадлежит именно ему. Или не самозванец, но Валеран титул из рук упускать все равно не хотел.
Разумеется, Маршалл и де Пьюйсет с пэрами договорились быстро. Надо сказать, что, кроме Мовбрея, все они будут служить Джону хорошо, а де Блондевиль – даже преданно.
Джон был коронован совершенно мирно, сопровождаемый шестнадцатью прелатами, десятью графами и множеством баронов. Необычностей было две. Во-первых, отсутствовал архиепископ Йоркский, сводный брат короля. Он, рассорившийся с Ричардом в 1196-м, был в тот момент в Риме. Епископ Дарема, Филипп, сделал формальный протест по поводу того, что коронация не может состояться без второго архиепископа королевства. Но протест был отклонен, потому что времени на формальности просто не было: во Франции шла война. Второй странностью было то, что сам Джон не стал получать евхаристию (причастие) после принесения коронационной клятвы (клятва была идентична клятве Ричарда). Но деталь про евхаристию – это, скорее всего, просто сплетня более позднего периода, добавленная лет через сто после смерти Джона, когда начал строиться миф о «злом короле Джоне».
Джон имел расписание очень насыщенное – ведь ему нужно было возвращаться в Нормандию, а коронация предполагала массу церемоний и формальностей. Нужно было получить оммаж баронов, нужно было отправиться на поклонение в Сент-Олбани, и Кентербери, и Сент-Эдмундс… Нужно было показать себя новым подданным. А тут еще шотландский король докучал своими требованиями и угрозами.
Тем не менее, уже 20 июня 1199 года Джон отправился в Нормандию.
Неделю назад в фотоколлекции нашего архива обнаружил два старых групповых снимка: политические ссыльные в СССР второй половины 20-х годов. Фотографии нигде не фигурируют, пылились 80 лет незакаталогизированными. В сети, разумеется, их нет. Кто, как и когда провез их в Иерусалим - сие тайна велика есть.
читать дальше...Во второй половине 20-х условия содержания ссыльных "политиков" были еще относительно либеральны - в местах ссылки они жили на частных квартирах, им еще дозволялись встречи и фотографирование. В 1930-м эта почти идиллия закончилась, Ягода стал завинчивать гайки, потом началась ежовщина, и "политики" из ссылки автоматически переправлялись в лагеря. К началу 40-х годов никого из людей, изображенных на снимках, в живых не осталось.
...В 20-х - 30-х годах Москве еще действовал "Политический Красный крест", руководимый Екатериной Павловной Пешковой, женой Горького (в прошлом сама была эсеркой). Пешкова ничем не могла помочь своим подопечным. Она лишь брала тележку, нагружала ее продуктами из ближайшей к ее дому столовой и тащила эту тележку пешком - через весь город - в Бутырки. Там, пользуясь своей неприкосновенностью, требовала впустить ее вместе с тележкой на раздаточный пункт. И ее впускали, потому что приказа об аресте назойливой старухи все не поступало. На тюремной кухне она разгружала тележку, следила за тем, чтобы продукты были разнесены по камерам, и убиралась - с тележкой же - обратно, через весь город. Через день все начиналось сначала. В 1938-м "Политический Красный крест" закрыли.
...В воспоминаниях о Пешковой запомнился такой эпизод. Екатерина Павловна, которую и в тридцать седьмом не тронули из-за родства с основоположником социалистического реализма, до смерти официально числилась хранителем-консультантом архива Горького. Умерла она в 1965-м. На помпезных похоронах произносились официозные равнодушные речи. Перед тем, как стали зарывать гроб, вперед вдруг вышла еле живая, качающаяся от слабости и груза лет старуха, в которой топтуны признали единственного выжившего на Колыме члена ЦК бывшей партии социал-революционеров. Она сказала: - Спасибо вам, Екатерина Павловна, от имени сотен заключенных, которым вы утирали слезы...
Это, в каком-то смысле, очень знаковые фотографии. Вчерашние идеологические противники и враги, объединенные общей бедой, стоят вместе. А лица! Лица!
читать дальше1929 г., Урал. Группа политссыльных - эсеры, социал-демократы, анархисты, сионисты.
1926 г., поселок Ижма, Зырянский округ. Группа политссыльных: эсеры левые и правые, с.д. (меньшевики), анархисты, сионисты.
Долго расшифровывал и идентифицировал имена и названия подпольных организаций, по завершении работы отослал в московский "Мемориал", историку Косте Морозову, создателю сайта "Социалисты и анархисты после Октября 1917 г." - пусть вывесит.
читать дальшеDear Moshe, my name is Gaia and i'm a volounter of Centro studi libertari /archivio Pinelli of Milano, an anarchist archive and cultural centre that I think you already know. I'm writing you because Mikhail Tsovma, who collaborated with us to published a book on Makhno (www.eleuthera.it/scheda_libro.php?idlib=297) sent us some time ago a photo here in attach, but he didn't know the actual history of these men. We would like to write an article in our next Bulletin about these men who probably are machnovists and jews. Could you help us? Thank you in advance and cheers Gaia x CSL
По сети кочует легенда, что какие-то евреи - участники махновского движения после поражения повстанцев на Украине сбежали в Палестину, чтобы не попасть в руки к большевикам, и там занялись охраной земледельческих поселений и киббуцев от арабских набегов. Но в идентификации личностей на снимке никто не поможет, потому что настоящих исторических исследований на эту тему никогда не проводилось. Имён их никто не знает, и никто ещё не доказал, что они и впрямь в прошлом были махновцами.
Однако дело есть дело, дорогие товарищи, говаривал Долговязый Джон. Я стал рыться в фотоколлекции нашего архива и, к моему изумлению, обнаружил оригинал открытки. Фотография, блуждающая по интернету и добравшаяся из Москвы в Милан, источником своим имела открытку, семьдесят лет хранящуюся в Иерусалиме, в недрах фонда Центрального архива истории сионизма. Это как у Ефремова - земной звездолёт, пропавший без вести семьдесят лет назад, совершенно случайно был обнаружен на планете железной звезды.
читать дальше"Охранники", снимок фотокомпании "Леванон", Палестина. На обороте надпись карандашом: анархоповстанцы с Украины, Эрец Исраэль, первая группа охранников земледельческой колонии Кфар-Тавор, 1922 г. И вопросительный знак.
Плохая новость - результат экспертизы появится не в декабре, а в январе.
Хорошая - это что одновременно идет реконструкция облика.
Очень плохая новость - что журналюги начинаются расшаркивания перед Шекспиром: "одно плечо могло быть выше другого, как описал Шекспир". Блин. Какую версию Шекспира они читали? Плюс, не было ни в одном источника того, что короля стащили с лошади. "Некоторых источников" не существует по данному вопросу. Все существующие изучены вдоль и поперек.
Archaeologists who discovered a skeleton thought to be Richard III have said it could be January before tests confirm whether it is the former king.
The remains were found underneath a Leicester car park on the former site of the Greyfriars church in September.
Prof Lynn Foxhall, from the University of Leicester, said the team has got to be sure of its facts before it confirmed whether it was the monarch.
The results of DNA tests on the bones had been expected in mid-December.
Prof Foxhall said: "We always said once we got the DNA going it would take a minimum of 12 weeks, I think that is still the case.
She said each bone can take eight hours to scan in order to give a detailed X-ray.
"It's not like CSI [Crime Scene Investigation], it just takes a long time," she said.
"[But] the evidence is looking really good."
DNA has been extracted from the bones and is in the process of being tested against descendants of Richard's family.
The English king died at the battle of Bosworth in 1485.
A university spokesperson said evidence that the remains belonged to Richard III included signs of a peri-mortem (near-death) trauma to the skull and a barbed iron arrow head in the area of the spine.
Richard is recorded by some sources as having been pulled from his horse and killed with a blow to the head.
The skeleton also showed a curvature of the spine which would have given the male the appearance of having one shoulder higher than the other, as portrayed by Shakespeare.
"There are quite a lot of different experts involved, mostly around the University of Leicester, but outside experts as well, and there's loads of things to check up."
Remains of a man with a curved spine and what appeared to be battle injuries were excavated after archaeologists identified the historic site of a medieval chapel where King Richard was buried after his defeat in the Battle of Bosworth.
Now Leicester University experts who managed the dig have announced plans to produce a three-dimensional image of the body including a full facial reconstruction.
Although the identity of the body is still being verified by DNA testing, the remains have already been given a CT (computed tomography) scan as the first step towards constructing a lifelike digital image of his body.
They hope to go on to build a likeness of his face through a process already used on the 3,000-year-old mummified remains of King Tutenkhamun.
Mineralised dental plaque removed from around the presumed king's teeth will be analysed by scientists to glean information about his diet, health and lifestyle, while the skeleton is being radiocarbon dated to produce a rough estimate of when he died.
читать дальшеЧто бы Джон ни думал о решении Хьюберта Валтера, он поклялся участвовать в сборе денег для выкупа брата, и издал письменный указ в своих владениях, чтобы деньги начали собирать. Учитывая, что Валтер явился в Англию в конце апреля, и что ему понадобилось некоторое время для того, чтобы разрулить ситуацию, указ был, очевидно, выпущен где-то в конце мая.
Кейт Норгейт обвиняет Джона в том, что он больше ничего не сделал, чтобы помочь Ричарду, но что именно он мог сделать, кроме как отдать письменный приказ администрации своих владений? Разве что начать лично объезжать территории. Возможно, он и начал – ведь письмо Филиппа застало его в Ноттингеме. Во всяком случае, он не стал вставлять палки в колеса Валтеру. А вот его сводный брат, так рьяно взявшийся пару месяцев назад защищать права Ричарда, с Хьюбертом Валтером рассорился.
Вряд ли Джеффри имел что-то против возвращения Ричарда, и, сам будучи военным, он знал, что требование о выкупе последует, причем – о выкупе значительном. Но случилось так, что Ричард в письме Алиеноре, которое привез Валтер, написал, что назначает Валтера архиепископом Кентерберийским.
На самом деле, он был не в праве это сделать, но ведь и Джеффри стал архиепископом Йоркским благодаря силовому решению отца. Хочу напомнить, что Джеффри в свое время прочили даже на иерусалимский престол, так что осознание своего статуса у него было чрезвычайно развито. Он впервые назвал себя «primate of England» (главой английской церкви), а статус архиепископа Кентерберийского звучал как «primate of all England» (глава церкви всей Англии).
Хьюберт Валтер заявился в йоркскую епархию с епископальным крестом, который несли впереди него. Это означало, что «я – главный». В ответ, Джеффри Плантагенет заявился в кентерберийскую епархию с аналогичной пышностью. Валтер, воспользовавшийся неприязнью тогдашнего папы к Джеффри, отобрал у архиепископа Йоркского часть приходов, основально смешав этим иерархию епископата. Джеффри, в ответ, намертво ухватился за казну епископата, большую часть которой Валтер требовал отдать в собираемый за Ричарда выкуп. Но тут уже встали на дыбы другие духовные отцы, представители все тех же Пьюйсетов и Маршаллов. И снова начались полеты отлучений от церкви и жалобы на отлучения. Тут не до выкупа.
Возвращаясь к Джону. В его владения входили графства Дорсет, Ноттингем, Сомерсет, Дерби, Девон и Корнуолл, Ланкастер и Глочестер, и в придачу, он всегда был формально лордом Ирландии. Пусть большую часть замков, контролирующих эти территории, Ричард оставил за собой – у Джона тоже их было некоторое количество. У Джона был свой двор, свой канцлер – как и у любого крупного магната. И все-таки, весь этот пышный антураж не мог скрыть прутьев золотой клетки.
У Джона была молодая, красивая жена, которую он мог видеть только на людях. У него были графства, но не военная власть над этими графствами. Он был некоронованным королем в отсутствии брата – но у него не было никакого официального статуса. Брат относился к нему, как к недорослю. Матушка… Матушка ни для кого не оставила непонятным, кого из оставшихся у нее сыновей она любит.
Как только Джон узнал, что о сумме выкупа (который был уже в некоторой мере собран) заключен договор и о некоторых деталях этого договора, которые практически никогда не упоминаются, он оставил Англию. Как он думал – навсегда. Ведь в письме Филиппа было не только знаменитое предупреждение о дьяволе, сорвавшемся с привязи, там были детали заключенного договора. Выходило, что в Англии принцу делать больше было нечего.
Потому что договором, который Ричард заключил с Генрихом Германским, король Англию если и не продал, то заложил. По договору, Англия становилась феодом германского императора, и Ричард принес Генриху вассальную клятву.
Как широко это было известно? Знали присутствующие: Алиенора Аквитанская, де Контесиз и непотопляемый де Лонгчамп. И из присутствующих только де Контесиз полагал, что король выполнит все взятые обязательства. После того, как за Ричарда заплатят 70 000, он останется при дворе императора заложником того, что остальные условия будут выполнены тоже. И ему придется выкупать самого себя за 10 000, потому что король, попав в Англию, благополучно отмахнулся от выкрученных у него обязательств. А может быть и так, что де Контесиз точно знал, что будет, но не посмел отказаться – и правильно сделал, потому что родич епископа Ковентри, сэр Роберт Брито (очевидно, бывший в сопровождении высоких особ), отказался, и за это Ричард позднее бросил его в тюрьму и велел уморить голодом.
Надо сказать, что в канцлерах у Джона был очень своеобразный человек, Хью Нонан, епископ Ковентри. Более дипломат чем епископ, Нонан служил еще отцу Джона, и служил хорошо. Покойный король Генри был сам отнюдь не простаком, и если уж он благоволил к Нонану, то имел для этого какие-то причины. Очень возможно, что именно Нонан подсказал Джону следующий ход: отъезд во Францию, союз с Филиппом, подкрепленный браком с сестрой короля (все той же Элис, на которой не согласился жениться Ричард), и завоевание французских владений Ричарда при помощи Филиппа.
Следующий акт этой драмы был довольно интересен. Ричард мог не принимать всерьез младшего брата, но он очень хорошо знал Филиппа Французского, и поэтому отправил кое-как слепленную делегацию ко двору французского короля «заключить какой-нибудь мир», как он выразился. Они и заключили. Признали за Филиппом право на все, что он успел завоевать в Нормандии, признали договор между Филиппом и Джоном (!), и даже щедро отвалили Филиппу 20 000 марок. Денег у них, конечно, не было, но взамен Филипп получил четыре ангевинских замка.
Ради чего это все? Да просто ради денег, которые Джон должен был собрать для Ричарда. Вот буквальный текст договора, переведенный на современный английский: "Touching Count John thus shall it be : If the men of the king of England can prove in the court of the king of France that the same John has sworn, and given a written promise, to furnish money for the English king's ransom, he, John, shall be held bound to pay it ; and he shall hold all his lands, on both sides of the sea, as freely as he held them before his brother the king of England set out on his journey over sea ; only he shall be free from the oath which he then swore of not setting foot in England ; and of this the English king shall give him security by himself, and by the barons and prelates of his realm, and by the king of France. If, however, Count John shall choose to deny that those letters are his, or that he swore to do that thing, the English king's men shall prove sufficiently, by fitting witnesses, in the French king's court, that he did swear to procure money for the English king's ransom. And if it shall be proved, as hath been said, that he did swear to do this, or if he shall fail to meet the charge, the king of France shall not concern himself with Count John, if he should choose to accept peace for his lands aforesaid."
Старая мантра: или деньги, или изгнание. Джон, впрочем, и не думал отказываться платить. Он подтвердил свои обязательства, принес официальную клятву верности Ричарду, и взамен получил от короля права снова вступить во владение всеми своими замками. Но тут что-то дало в системе сбой, и замки Джону не вернули. Скорее всего, этим «чем-то» была Алиенора. Новое оскорбление для Джона, уже достаточно доведенного до ручки. Филипп, наверное, очень смеялся в душе, отдавая Джону в виде утешения два замка в Нормандии – из тех четырех, которые по договору передали ему англичане!
А в Англии правительство, под твердым руководством Алиеноры, объявило Джона изменником и отобрало все его земли. С этого момента Джону не оставалось ничего другого, как только держаться за Филиппа. Он послал контингентам своих замков приказ оборону укреплять и никому ничего не сдавать. И все-таки он не переметнулся на сторону врага окончательно. Очевидно, немного наивный принц все еще верил договорам и обещаниям, потому что все, чего он хотел – это задержать Ричарда в Германии до конца сентября 1194 года, когда, по обещанию короля, замки, отобранные у Джона его любящей матушкой, должны были быть ему возвращены.
Если бы он только знал, что император хладнокровно покажет это предложение Ричарду. Для Генриха Германского иметь Ричарда в вассалах было выгоднее, чем рядиться с Филиппом. Генрих имел амбиции объединить под своей рукой всю Европу, и прекрасно знал, что выпущенный на свободу Ричард немедленно начнет воевать с Филиппом, а вот договор с Филиппом чреват в недалеком будущем войной между Францией и Империей.
Как показало время, император был совершенно прав, хотя кое в чем и просчитался. Ричард был отпущен на свободу 4 февраля 1194 года, и по прибытии в Англию 25 марта просто-напросто короновался второй раз. Очевидно, какая-то закавыка средневековых обычаев освободила его этим от вассальной клятвы императору. Или Ричард просто предпочел так думать.
А пока Ричард добирался до своего королевства, страна готовилась встречать своего героя. Лонгчамп осадил Тикхилл, графы Феррас, Хантингтон и Честер осадили Ноттингем (Феррас пытался получить свое, потому что именно он, до отбытия в крестовый поход, был главным шерифом Ноттингема), а сам Валтер осадил Мальборо Кастл – то есть, замки Джона хотели бы преподнести Ричарду на золотом блюде вместе с хлебом-солью (или чем там в те времена встречали королей). Брат Хьюберта Валтера, Теобальд, быстренько взял замок Джона в Ланкастере.
В общем-то, сам тот факт, что Тинкхилл и Ноттингем сдались сразу, как только убедились, что король действительно вернулся, доказывает, что Джон не пытался бунтовать именно против Ричарда. Король вернулся 13 марта, и 28 марта все королевство было в его полном распоряжении. 31 марта Ричард собрал совет в Ноттингеме, и потребовал, чтобы Джон явился лично или послал своего представителя ответить на все обвинения, против него выдвинутые. На это ему было дано 40 дней. Очевидно, то ли Джон понятия не имел, в чем именно ему надо оправдываться, то ли, как раз, имел – узнав, что Ричард в курсе его и Филиппа альтернативного предложения императору, но до 10 мая он никак на требование брата не отреагировал.
Так что 12 мая Ричард отправился на континент. За все про все визит долгожданного короля, выкупленного на английские деньги, занял два месяца. Больше англичане Ричарда не видели. По сути, король оставил править Англией Хьюберта Валтера, старшего юстициария и епископа Кентерберийского, дав ему карт-бланш. Тот был волен делать все, что считает нужным, лишь бы деньги слал.
Высадился Ричард в Барфлёр, оттуда махнул на Кан, и помчался освобождать из осады Вернёй, по дороге задержавшись только в Лизьё, чтобы пообщаться со своим вице-канцлером. Вот там и произошла встреча Джона и Ричарда.
Ричард был обворожителен, пряча за братскими словами довольно злой укол. Он мог показывать себя всепрощающим старшим братом: все доходы от владений Джона теперь шли ему, на его нужды. И он прекрасно знал, что нет у Джона другого выхода, как только стиснуть зубы, проглотив оскорбление, и сражаться рядом с Ричардом за интересы Ричарда. Потому что теперь интересы Ричарда стали интересами Джона.
Ричард снова был королем в своем королевстве, причем королем без естественного наследника. Они оба знали, что Джон унаследует корону. Но до этого момента были еще годы, и Джону пришлось усвоить некоторые уроки. Главным из которых было то, что кто силен, тот и прав, и никакие обещания и договоры не защитят слабого.
Джон быстро показал, что он может быть таким же сильным, беспринципным и коварным, как и его брат. И таким же отважным. Ричард отправился осаждать Бомон-ле-Роже, а Джон – освобождать Эврё. Эврё Джон освободил за сутки, но было это коварством или отвагой – неизвестно. Одни записи говорят, что он осадил крепость и взял ее, другие – что его в крепость впустили, не зная, что он успел примириться с Ричардом. Потом были другие осады и победы, поражения и маневры, и даже отчаянный рейд в 80 км от Парижа. К сентябрю 1195 года Джон снова стал независимым человеком. Ричард вернул ему графство Мортен во Франции, Ай и Глочестер в Англии (без пресловутых замков), и дал в виде компенсации за потерянные в Англии доходы 8000 ангевинских фунтов годовых.
Семейная идиллия была разбита Филиппом Французским в 1199 году, в середине марта. Он сообщил Ричарду, что Джон делает ему авансы, недовольный слишком скудным содержанием, и Ричард предпочел поверить врагу, нежели брату. Или так рассказывают. Джон не стал сидеть и ждать у моря погоды, а отправил ко двору Филиппа двух рыцарей защищать себя от наветов. Обвинений никто им в лицо не повторил, и дело закончилось ничем. Сам по себе инцидент говорит о том, что знаменитая неприязнь Ангевинов к членам своего клана никуда, на самом деле, не делась – она просто была на время отложена в сторону.
Неизвестно, как бы сложились дальше отношения братьев, но 26 марта 1199 года Ричард был смертельно ранен. Он, к счастью, успел собрать многочисленную ассамблею, и объявил своим полным преемником Джона, заставив всех присутствующих поклясться в верности брату. Тем не менее, клятвы в те времена действительно ничего не значили, и умирающий Ричард Плантагенет уже не был тем сильным, чтобы данное ему слово кем-то уважалось.
Сильным в тот момент был непобедимый рыцарь Уильям Маршалл – богатейший магнат и воин невероятной репутации. К счастью для Джона, Маршалл предпочел увидеть на троне его, а не француза Артура, которого предлагал Хьюберт Валтер. У Маршалла были для этого объективные причины: Артуру было всего 12 лет, но он уже был нахален и высокомерен, и, воспитанный своей матерью, Констанцией Бретонской, ненавидел Ангевинов до зубовного скрежета.
Джон хорошо усвоил данные ему уроки. Отец Артура отравил ему детство, как говорят, и он вовсе не был намерен всю жизнь оглядываться через плечо на племянника. Но это уже другая история.
Принц Джон вернулся в Англию где-то в самом конце января – начале февраля 1193 года. В уверенности, что его брат погиб или навсегда сгинул, схваченный по пути домой одним из нажитых им врагов. Теперь перед Джоном встала задача взять то, что было ему обещано многократно. И в 1191 году, когда англичане выпнули прочь де Лонгчампа, и в 1192 году, когда пэры и сэры Англии, и даже Алиенора Аквитанская – все поклялись в том, что Джон станет королем, если Ричард умрет.
братья
читать дальшеСовсем уж наивным Джон не был, невзирая на явную тенденцию верить букве заключенных договоров и принесенных клятв, которая была свойственна ему до 1194 года. Он понимал, что если он появится просто с текстом заключенного договора и заявлением, что Ричард умер, последствия для него могут быть самые неожиданные, вплоть до обвинения в государственной измене и заключения.
Поэтому он вернулся из Франции с некоторым числом наемников, и, очевидно, по дороге где-то пересекся с вождями Уэллса, потому что в его небольшом войске были уэльсцы. Этими силами, верными лично ему и никак не связанными с английской политикой и сложным переплетением выгод, симпатий, антипатий, должностных обязанностей и вассальных зависимостей, Джон укрепил свои замки Виндзор и Валлингфорд. И только после этого отправился к правительству со своими требованиями.
Как он и ожидал, правительство не встретило его с распростертыми объятиями. По сути дела, правительство просто должно было верить в то, что Ричард жив, потому что к концу 1192 – началу 1193 года в администрации страны если и не царил полный хаос, то положение было в любом смысле далеким от норм хорошего управления.
Одной из осей напряжения были отношения между Джеффри Плантагенетом, архиепископом Йоркским, и Хью де Пьюйсетом, епископом Дарема и одним из назначенных еще Ричардом юстициариев. Возможно, назначение епископа Хью юстициарием не было разумным действием, как указывали авторы хроник тех лет, но Хью де Пьюйсет был в состоянии заплатить Ричарду, как заплатил и де Лонгчамп. Сначала Хью купил себе должность шерифа Нортумбрии, а потом «купил» и всё графство Нортумбрия – деньги у него были, даже такая астрономическая сумма как 3000 фунтов. Потому что де Пьюйсет, норманн и лорд из Северной Франции, был достаточно близким родственником королей. Точнее, его дедушкой по материнской линии (через Аделу) был сам Вильгельм Завоеватель. Разумеется, амбиции и чувство собственного величия у него были соответственные.
С де Лонгчампом епископ Хью рассорился практически сразу после того, как Ричард отчалил от берегов туманного Альбиона. Рассорились юстициарии так плотно, что король прислал с континента оригинальное распоряжение: де Пьюйсет отвечает за Англию от реки Хамбер к северу, а де Лонгчамп – к югу. Мера не помогла, и де Лонгчамп своего соперника с должности практически выжил. Просто арестовал, обвинив в превышении полномочий. Потом выпустил, но взял заложником одного из сыновей де Пьюйсета и отобрал у епископа Хью всё, на что только смог наложить руку.
Так что кампания против Лонгчампа, предпринятая принцем Джоном и присланным Ричардом де Контесизом, стала для де Пьюйсета просто манной небесной. Его враг был изгнан, а он снова на вершине власти. Не меньшей манной действия де Контесиза с Джоном стали и для Джеффри Плантагенета, которого энергичные действия принца скорее всего спасли от смерти. Хотелось бы сказать «и стали они жить-поживать», но эти норманны ухитрялись расскандалиться по любому поводу.
Лонгчамп еще тайком пробирался в Дувр, а Джеффри Плантагенет еще не занял свой архиепископский трон, как уже обвинил де Пьюйсета в том, что тот слишком уж свободно распоряжается с доходами от йоркской епархии. Джеффри вызвал Хью держать ответ перед синодом, но тот на синод не явился, а отправил жалобу папе в Рим. На Джеффри. За это в декабре 1191 года Джеффри отлучил Хью от церкви. Я уже говорила, что в те времена отлучения летали туда и сюда как стая перепуганных ворон?
В марте 1192 года в дело вмешалась прибывшая в Англию месяцем раньше Алиенора. Очевидно, Джеффри, никогда не ходивший у нее в любимчиках, обозлился еще больше, особенно тогда, когда де Пьюйсет потребовал признать публично, что отлучение было наложено неправильно. В общем, снова была послана жалоба в Рим. Рим подтвердил, что епископ Дарема должен подчиниться архиепископу Йорка, и в октябрю 1192 года дело было кое-как решено. Но тут пропал Ричард, и все снова смешалось в королевстве английском.
В этой атмосфере взаимных претензий появление Джона, самочинно заключившего договор с Филиппом Французским и требовавшим признания себя королем, стало желанным фактором, который смог объединить всех врагов. Де Контесиз, старавшийся держаться от английских склок в стороне, вспомнил, что управление страной возложено, вообще-то, на него, и созвал в конце февраля 1193 года пэров и сэров королевства в Оксфорд. Очевидно, именно там Джон изложил свои требования, и услышал в ответ обвинения в попытках узурпации и дружную клятву присутствующих в верности Ричарду.
Надо сказать, что сэры и пэры были совершенно правы. Пока доказательств смерти Ричарда не было, но были слухи о том, что он вполне жив и даже в относительной безопасности. Слухи эти, очевидно, были переданы именно из канцелярии Филиппа Французского: сын епископа Дарема, Хью, служил у Филиппа Французского, в какой-то момент даже канцлером, хотя не могу сказать, когда именно. И чего стоило епископу продвинуть на такой пост своего бастарда – понятно. У Хью де Пьюйсета были приличные связи в ближнем кругу короля Франции, что не удивляет, если помнить о его происхождении. То есть, собрание в Оксфорде имело основательную уверенность в том, что Ричард жив, хотя, по-видимому, никто еще не знал, до конца марта, где он находится и получит ли он свободу.
Более того, каким бы ни был король, оскорбление, ему нанесенное – это оскорбление национальной гордости, чести нации. А уж если речь идет о короле-крестоносце… Даже если у Джона была сильная поддержка, никто не посмел высказать ее вслух. И бедный принц, среагировавший слишком энергично, оказался в роли национального пугала. Оскорбленный в лучших чувствах, раздосадованный и, пожалуй, изрядно напуганный, он удалился в укрепленный Виндзор.
Март и апрель прошли ни шатко, ни валко. Норгейт пишет, что в марте Филипп хотел предпринять попытку десанта в Англию, но нашел побережье хорошо укрепленным. Кроме Норгейт, никто о десанте не упоминает. Уэльсцы, которых Джон разместил в Виндзоре, пограбили местность между крепостью и Кингстоном. А де Контесиз приказал осадить замки принца Джона. Тикхилл осаждали в трогательном согласии де Пьюйсет и Джеффри Плантагенет. Наверное, они считали свои действия правильными, или просто действовали по приказу, которого не могли ослушаться. Ведь где-то за их спинами маячила неутомимая старушка Алиенора. Вот, собственно, и весь «бунт принца Джона» той весной.
Точку в патовой ситуации поставил не кто иной, как человек, поставивший точку в Третьем крестовом: епископ Салсбери, Хьюберт Валтер. Он прибыл прямо из Германии, имел там встречу с королем, и, похоже, получил довольно четкие инструкции. Ситуацию с осадой замков Джона он разрулил так, чтобы каждой стороне удалось сохранить лицо. Джону были оставлены Тикхилл и Ноттингем, а Виндзор и Валлинфорд и Пик отдали изначально жаждавшей их Алиеноре – с условием, что та вернет их Джону, если Ричард не появится в Англии… до конца сентября. Норгейт не уточняет, сентября какого года, но совпадение уж слишком велико для того, чтобы быть совпадением. Речь, думаю, шла именно о сентябре 1194 года, потому что предположить, что заключить с Генри Германским договор о сумме выкупа и собрать эту сумму за оставшиеся четыре месяца, было бы нереально.
Хьюбет Валтер своими действиями признал то, что упорно не хотела признать Алиенора: Джон стал в Англии фактической силой, без помощи которой выручить Ричарда было бы весьма проблематично.
То, что называется «бунтом принца Джона» у историков прошлого практически никак не объяснено. У историков современности, которых я спешно полистала, объяснено так, что лучше бы и не объясняли: от составления психологического портрета Джона с точки зрения современного нам психоанализа до ссылок на некрасивые действия его современников (типа, продукт своего времени). Все более или менее приходят к выводу, что действия Джона в 1193 году имели какой-то смысл. Прекрасно. Непонятно только какой, а тщательно рассмотреть по месяцам хронологию событий никто, кажется, не догадался. Пока. Хотя именно она может объяснить, с какого перепуга Джон якобы решил узурпировать корону своего брата. И решил ли?
Леопольд Австрийский, Генрих Германский и пресловутое знамя
читать дальшеРичард был коронованным королем, что означало, что его подданные как в Англии, так и во Франции, принесли ему свои клятвы верности, что большая часть ноблей получила из его рук земли и титулы (или подтверждения на земли и титулы), и что абсолютно вся администрация, от юстициариев до местных шерифов, была назначена именно им и подчинялась, в высшей инстанции, именно ему. И как в таких условиях кто-то мог «узурпировать» корону правящего короля? Как минимум, для этого надо было лишить короля его королевского статуса. Без этого – никак.
Технически, возможность снять корону с одной головы и возложить ее на другую была, но только в том случае, когда большинство пэров и сэров королевства приняли бы это решение на общем заседании. Длительный процесс, сопряженный с неизбежными вооруженными протестами недовольных, бесконечными прениями и перебранками.
И уж Джон-то прекрасно был в курсе того, как такие дела решаются. Даже его братцы, воюющие с отцом, не замахивались на корону живого короля.
Поскольку беспорядки в Англии начались после того, как Джон вернулся из Франции, логично предположить, что в конце января 1193 года принц Джон был свято уверен в том, что Ричард где-то сгинул навсегда. Не вижу причины обвинять и Филиппа Французского в особом коварстве на тот момент. Напомню, что договор между Филиппом и Джоном подписывал представитель Филиппа, а не сам король Франции, так что в январе 1193 года Джон Филиппа и в глаза не видел.
Знаменитую записку от Филиппа «Берегись, дьявол сорвался с привязи» Джон получил в июле 1193 года. Слова в этой лаконичной записке драматичны, но их смысл просто в том, что между римским императором и представителями англичан был подписан, наконец, договор, на каких условиях тот отпустит Ричарда: 150 000 марок серебром, из которых 70 000 должны быть уплачены прежде, чем Ричард сможет покинуть замок, где его держали под стражей.
Похоже на то, что до конца марта 1193 года о судьбе Ричарда действительно никто ничего не знал. Во всяком случае, переписка между Леопольдом Австрийским, Генрихом Германским и Филиппом Французским оставалась междусобойчиком ровно до того дня в 28.03.1193, когда Ричард Английский во плоти предстал перед судом в Шпайере. Утечки информации были, конечно, но у Генриха Германского была определенная репутация политика, склонного действовать по принципу «нет человека – нет проблемы» (он был довольно жуткой личностью), а Филиппу Французскому мог поверить только уж очень наивный человек.
То есть, мы имеем январь – март 1193 года тем периодом, когда Англия и владения Ангевинов во Франции оказались совершенно бесхозными. Король был или, предположительно, мертв, или в заключении с возможно летальными последствиями (содержали-то его по-королевски, но опасность положения на роли пленника всегда была рядом). Управление (нестройное) осуществлялось еще юстициарием де Контесизом, и Алиенора Аквитанская продолжала мутить воды английской политики, духовные пастыри скандалили друг с другом по вопросам кто главнее (с архиепископом Йоркским, Джеффри Плантагенетом, в первых рядах).
Так что все действия Джона в начале 1193 года получают лично от меня индульгенцию. Речь не шла о попытке узурпации, речь шла о попытке утвердить себя в праве на то, что Джону было торжественно обещано и лордами, и Алиенорой, и администрацией: если что-то случится с Ричардом, он становится королем. Со всей вытекающей из этого ответственностью.
Имел ли он право заключать договор с Францией в январе 1193? Технически – нет. Никто его на это не уполномочивал. Но в условиях, когда французские пограничные крепости были укреплены, французский флот крейсировал в проливе, а правительство не управляло страной, а грызлось между собой, действия Джона выглядят более чем оправданными. Кто-то должен был взять вожжи в свои руки. Тем более, что в 1192 году Алиенора не выпустила сына из Англии на переговоры. И теперь всё пришлось делать очень быстро.
Удивляет, скорее, то, насколько заключенный договор был выгоден для Джона. Джона можно упрекнуть разве в том, что он открыл ворота Филиппу для завоевания Нормандии. Но будет уместным упомянуть, что Нормандия ненавидела Ангевинов, чья власть там держалась исключительно на силе оружия гарнизонов замков и крепостей. Уместным будет вспомнить и то, что сам Ричард обещал в свое время Филиппу Нормандию за помощь в восстании против отца. Обещание никогда не было выполнено.
Тем не менее, то, что Джон и Филипп Французский были готовы заплатить римскому императору за то, чтобы он не выпускал Ричарда – правда. Это произошло в период между началом апреля и началом июля 1193 года. Почему-то для них был важен определенный срок, именно об этом шла речь. Чтобы Ричарда подержали под замком до конца сентября 1194 года, не более того, за симпатичную сумму, равной той доле выкупа, которая была нужна для освобождения Ричарда. Высокая цена за семь месяцев, не так ли? Практически по 10 000 марок в месяц.
Ричарда же выпустили в начале февраля 1194 года, потому что деньги были для Генриха Германского только приятным бонусом, а не самоцелью. Целью римского императора была Сицилия и все та же клятая политика в отношении иерусалимского престола. Престола-то уже не было, но политика оставалась и требовала жертв. Император просто использовал Ричарда заложником в интересах своей политики. Как только он подписал в Италии те договоры, которые были ему нужны, Ричард мог отправляться на все четыре стороны.
Итак, в событиях 1193 года остаются две временные «прорехи», во время которых действия Джона требуют объяснения. Период с начала февраля до конца марта, когда у Джона были какие-то заморочки в Англии, и период с начала апреля до середины июля, когда Джон покинул Англию. Было бы также неплохо разобраться, чем занимался принц в период между прибытием во Францию и примирением с братом в мае 1194 года. Слова Ричарда, сказанные во время их встречи, «ты просто ребенок, Джон, и за тобой плохо присматривали» звучат достаточно странно, если их принять буквально (Джону было 27 лет), но вряд ли он имел в виду возраст брата.